Он не позволил себе никаких других объяснений, но и высказанные давали с достаточной откровенностью понять, что, на его взгляд, она достойна иного обрамления. И поэтому должна быть окружена заботой мужчины, живущего в атмосфере искусства и красоты; и отношение к красоте и искусству как к важнейшей составляющей жизни заставило ее впервые почувствовать, что ее понимают. Это был человек, разделявший те же ценности, что и она, считавшийся с ее мнением по вопросам, которым оба придавали величайшую важность. Это обстоятельство вернуло ей уверенность в себе, и она раскрылась перед мистером Литом, как не смогла раскрыться перед Дарроу.
По мере того как шло ухаживание и их отношения становились все более доверительными, поклонник удивлял и восхищал ее легкими вспышками мятежного настроения. Он говорил: «Интересно, будете ли вы возражать, если я скажу, что вы живете в невероятно консервативной атмосфере? — и, видя, что она явно не собирается возражать, добавлял: — Конечно, я время от времени буду говорить вещи, которые ужаснут ваших милых, чудесных родителей, — буду очень их шокировать, предупреждаю вас».
Чтобы предупреждение не было голословным, он изредка позволял себе подпустить шпильку насчет регулярных посещений мистером и миссис Саммерс церкви, убогого подбора литературы в их библиотеке и их простодушного понимания искусства. Он даже осмеливался подтрунивать над отказом миссис Саммерс принимать у себя неугомонную Китти Мейн, которая после короткого флирта с Джорджем Дарроу пустилась в новую, еще более возмутительную авантюру.
— В Европе, знаете ли, супруг считается единственным судией в подобных вещах. Пока он мирится с ситуацией… — объяснял мистер Лит Анне, которая, разумеется, принимала его точку зрения, дабы убедить себя в том, что лично она относится к сей даме с исключительной терпимостью.
Пагубное воздействие мнений мистера Лита усугублялось его безупречной наружностью и сдержанностью манер. Он походил на анархиста с гарденией в петлице, который играет в высокой мелодраме. Каждое слово, каждая аллюзия, каждая модуляция приятного голоса намекали Анне на его принадлежность к обществу, одновременно более свободному и утонченному, которое следует традициям, но отвергает скрытые предрассудки, тогда как мир, который знала она, отвергал многие из традиций, сохраняя почти все предрассудки.
В среде, в которой он вращался, для целеустремленной молодой женщины, испытывающей интерес ко всем проявлениям жизни, но инстинктивно желающей сталкиваться с ними в виде красоты и тонких чувств, безусловно должно найтись широкое поле для самовыражения. Занятие науками, путешествия, связь с миром, дружба с блестящими и просвещенными людьми — все это вместе обогатит ее дни и сформирует характер; и только в редкие моменты, когда симметричная бледная маска лица мистера Лита склонялась к ней и касалась холодной гладкой галькой поцелуя, она сомневалась в полноте предлагаемого им счастья.
Было время, когда стены, на которых сейчас покоился ее взгляд, отбрасывали блеск иронии на эти начальные мечты. В первые годы замужества степенная симметрия Живра напоминала ей лишь трезвый ум мужа. Это, как она вскоре узнала, был ум, вполне поглощенный поиском условностей в том, что чуждо условностям. Западная Пятьдесят пятая улица была не более серьезно, чем Живр, озабочена важным вопросом: что люди делают; разница заключалась лишь в том, за какими именно делами следили. Мистер Лит коллекционировал примеры таких поступков среди общества с той же основательностью и терпением, с какой коллекционировал табакерки. Он требовал строгого следования своим правилам отказа от условностей, и его скептицизм имел абсолютное свойство догмы. Он даже ценил определенные отступления от своих правил, вроде трофеев библиомана — «дефектных» первых изданий книг. Посещение протестантской церкви родителями Анны вызвало у него мягкий сарказм; но сам он гордился набожностью своей матери, поскольку мадам де Шантель, приняв вероисповедание второго мужа, стала частью общества, все еще соблюдающего показное благочестие.
Анна, надо сказать, нашла в своей благожелательной и элегантной свекрови неожиданное воплощение идеала Западной Пятьдесят пятой улицы. Миссис Саммерс и мадам де Шантель, как бы сильно они ни расходились в вопросе об узаконенном источнике христианских догматов, обнаружили полное согласие по всем важнейшим деталям салонного поведения; тем не менее мистер Лит относился к причудам матери с уважением, которое Анна, узнав его поближе, не позволяла себе приписывать целиком сыновней любви.
В первое время, когда она еще вопрошала Сфинкса, вместо того чтобы пытаться решить загадку, она осмеливалась обвинять мужа в непоследовательности.
— Ты говоришь, твоей матери не понравится, если я загляну в гости к той занятной женщине, которая была здесь на днях и была приглашена по ошибке, но мадам де Шантель рассказывает, что она живет с мужем, и, когда мама отказалась нанести визит Китти Мейн, ты сказал…
Улыбка мистера Лита остановила ее.
— Дитя мое, я не претендую на то, чтобы давать логические объяснения предрассудкам моей бедной матушки.
— Но если ты признаешь, что это предрассудки?..
— Есть предрассудки и предрассудки. Моя мать, конечно, позаимствовала свои у месье де Шантеля, и мне кажется, они уместны в этом доме, как душистый боярышник в твоем кувшине. Они берегут традиции общества, и терять даже малую толику аромата этой старины мне было бы жалко. Конечно, я не жду, что ты с самого начала почувствуешь разницу, уловишь нюансы. В отношении этой мадам де Вервиль, например: ты указываешь, что она по-прежнему живет в доме мужа. Совершенно верно. И если бы она была просто парижской знакомой — особенно если бы ты познакомилась с ней, как это еще, вероятно, принято, в приличном парижском доме, — я был бы последним, кто возражал бы против твоих визитов к ней. Но за городом все обстоит иначе. Даже лучшему провинциальному обществу свойственна, как ты сказала бы, ограниченность, и я этого не отрицаю; и если бы кто-то из наших друзей встретил мадам де Вервиль в Живре… это, знаешь, произвело бы дурное впечатление. Ты склонна смеяться над подобными соображениями, но постепенно осознаешь их важность; а пока что прислушайся к моей просьбе и позволь моей матери наставлять тебя. Всегда хорошо, когда чужой человек в старом обществе меньше ошибается в отношении того, что ты называешь его предрассудками, а я скорее охарактеризовал бы как традиции.
После этого она больше не пыталась смеяться над убеждениями мужа или спорить с ними. Это были именно убеждения, и несокрушимые к тому же. Бывали случаи, когда он действительно придерживался одного с ней мнения, но по совершенно иным причинам, чем она, что только углубляло пропасть между ними. По мистеру Литу, жизнь была подобна прогулке по тщательно систематизированному музею, где в моменты сомнения нужно было лишь взглянуть на номер и обратиться к каталогу; но для его жены она была похожа на поиски в огромном темном чулане, где ищущий луч любознательности выхватывал из тьмы то образ поразительной красоты, то ухмылку мумии.
В путанице ее нового положения все эти открытия были как дополнительный полупрозрачный занавес между нею и реальностью. Несказанные радости и страдания, для которых она, по ее ощущению, создана, стали дальше от нее, чем были прежде. Она не разделяла взгляды мужа, но постепенно стала жить его жизнью. Пыталась уравновесить положение пылом тайных путешествий души, и тогда возродилось старое жестокое расхождение между романтической мечтой и реальностью, и она вновь вернулась к мнению, что в «реальной жизни» нет ни реальности, ни жизни.
