Она слушала с растущим чувством спокойствия, стараясь отделить абстрактный смысл его слов от убедительности, какой их облекали его глаза и голос.
— Понимаю… да, понимаю, — пробормотала она.
— Ты еще должна понимать, что я вряд ли мог сказать об этом Оуэну без того, чтобы не оскорбить его еще больше и, возможно, увеличить дистанцию между ним и мисс Вайнер. Как бы я выглядел, если бы признался, что пытаюсь выяснить, достоин ли его выбор? В любом случае совершенно не мое дело предлагать объяснение того, что, как она справедливо говорит, не нуждается в объяснении. Если она отказывается говорить, значит явно по причине того, что намеки Оуэна нелепы; и это обязывает меня молчать.
— Да, да! Понимаю, — повторила Анна. — Но я не хочу, чтобы ты что-то объяснял Оуэну.
— Ты еще не сказала, что ты хочешь от меня.
Анна помедлила, сознавая, как непросто объяснить такую просьбу; затем сказала:
— Я хочу, чтобы ты поговорил с Софи.
Дарроу скептически рассмеялся:
— И это учитывая, к чему привели мои предыдущие попытки!..
Она быстро взглянула на него:
— Они, во всяком случае, не привели ведь к тому, что она тебе разонравилась, что твое мнение о ней изменилось к худшему по сравнению с прежним?
Ей показалось, что он слегка нахмурился.
— Зачем возвращаться к этому?
— Я хочу быть уверена — беру пример с Оуэна. Не мог бы ты подробней рассказать, какое впечатление она произвела на тебя.
— Я уже говорил — мисс Вайнер мне нравится.
— Как думаешь, она еще любит его?
— Ничто в наших кратких разговорах не позволяет сказать это с определенностью.
— Тем не менее, как по-твоему, есть причина, по которой ему не следует жениться на ней?
Лицо его снова выдало сдерживаемое нетерпение.
— Что я могу ответить, не зная причин, по которым она порывает с ним?
— Именно это я и хочу чтобы ты выяснил у нее.
— И почему, черт возьми, она должна рассказать мне?
— Потому, что, какие бы у нее ни были претензии к Оуэну, ко мне у нее, безусловно, претензий нет. Она не может желать, чтобы Оуэн мысленно связывал меня с этой ужасной ссорой, и она должна видеть, что он будет связывать до тех пор, пока не убедится, что ты тут ни при чем.
Дарроу отошел от камина и, беспокойно пройдясь по комнате, остановился перед ней.
— Почему ты не скажешь ей этого сама?
— Разве не понимаешь?
Он пристально посмотрел на нее, а она не отступала:
— Должен был бы догадаться, что Оуэн ревнует к тебе.
— Ревнует ко мне? — Сквозь загар было видно, как он покраснел.
— Ну ты совсем слепой — что еще толкнуло его на подобную глупость? И я не хочу, чтобы она думала, будто и я ревную! Я уже все сказала, что могла, чтобы она так не подумала; а она не проронила ни полслова ни ему, ни мне. Единственный наш шанс теперь — что она прислушается к тебе, ты должен заставить ее понять, сколь пагубным может быть ее молчание.
— Все это черт знает что — то, что ты предлагаешь! Я в любом случае не могу обращаться к ней на таком основании! — запротестовал Дарроу.
Анна коснулась его руки:
— Обратись к ней на том основании, что я почти мать Оуэну, и любое отчуждение между тобой и им убьет меня. Она знает, какой он, она поймет. Попроси ее сказать что-нибудь, сделать что-нибудь, что хочет; но не уезжай, не поговорив с ней, не дай этому остаться между нами, когда она уедет!
Она отступила на шаг и подняла лицо к нему, пытаясь глубже, чем всегда, заглянуть ему в глаза; но не успела она разглядеть их выражение, как он взял ее руки и наклонил голову, чтобы поцеловать их.
— Увидишься с ней? Увидишься? — умоляюще спросила она, и он ответил:
— Сделаю все, что ты хочешь.
XXVI
Дарроу ждал один в гостиной.
Не было места более неподходящего для разговора, который ему предстоял; но он согласился с предложением Анны позвать Софи Вайнер — это было естественнее, чем самому искать ее. Он расхаживал взад и вперед, и как будто неумолимая рука рвала все нити нежных воспоминаний, связывавших его с этой тихой комнатой. Здесь, в этом самом месте, он испил из глубочайшего источника счастья, прильнул губами к истоку его полноводных рек; но сейчас этот родник был отравлен, и больше ему не вкусить из чистой чаши.
На миг он почувствовал реальную физическую боль; затем справился с волнением и приготовился к предстоящей схватке. Он не представлял, что его ожидает, но после первоначального инстинктивного отвращения мелькнула мысль, что еще раз поговорить с Софи Вайнер крайне необходимо. Он лицемерил, внушая Анне, будто согласился на этот разговор потому, что она просила об этом. На деле же — лихорадочно обдумывал, как бы навести ее на подобную мысль; и почему-то это банальное лицемерие угнетало его больше, чем тяжкое бремя обмана.
Наконец послышались шаги, и вошла Софи Вайнер. Завидев его, она остановилась у порога и подалась назад.
— Мне передали, что миссис Лит зовет меня.
— Миссис Лит действительно посылала за тобой. Она скоро подойдет, но я просил ее позволить мне первому увидеться с тобой.
Он говорил очень мягко, и в этой мягкости не было неискренности. Он был глубоко тронут тем, как изменилась девушка. При виде его она выдавила из себя улыбку, но улыбка осветила выражение муки, как свеча, поднесенная к мертвому лицу.
Она ничего не ответила, и он продолжал:
— Ты должна понимать мое желание поговорить с тобой после того, что я только что услышал.
Она возразила, сделав протестующий жест:
— Я не отвечаю за бред Оуэна!
— Разумеется… — Он замолчал; они продолжали стоять друг против друга. Она подняла руку и поправила непослушный локон движением, выжженным в его памяти, затем оглянулась вокруг и опустилась в ближайшее кресло.
— Что ж, ты добился, чего хотел.
— Что ты имеешь в виду? Чего я хотел?
— Моя помолвка расторгнута — ты слышал, как я это сказала.
— Почему ты считаешь, что я хотел этого? Все, что я хотел с самого начала, — это советовать, помогать всем, чем могу…
— В этом ты преуспел, — ответила она. — Убедил меня, что лучше не выходить за него.
Дарроу в отчаянии рассмеялся:
— В тот самый момент, когда сама убедила меня в обратном!
— Неужели? — сказала она, сверкнув улыбкой. — Да, я действительно верила, что поступаю правильно, пока ты не объяснил мне… предупредил…
— Предупредил?
— Что я буду несчастна, если выйду за человека, которого не люблю.
