От этих слов я как-то сразу протрезвел. И принялся слушать ее даже с каким-то интересом. Она это заметила.
— Интересно, и на что ты только рассчитывал, идиот несчастный?
С минуту она поколебалась, но, коли уж начала, надо было добивать до конца, а потому добавила:
— Нет, видел бы ты себя со стороны, это же просто умора какая-то!..
На мгновение мною овладело желание подняться и посмотреть на себя в зеркало, что висело над камином. Но для этого я был еще слишком сонным и ограничился тем, что ощупал руками лицо, пытаясь представить себе, как же я на самом деле могу выглядеть со стороны. Мне показалось, что защищался я с честью.
— По-моему, физиономия как физиономия, и вообще она здесь совершенно ни при чем, — все же немного встревоженно возразил я.
— Ах, вот как, значит, ни при чем? — удивилась. — Тогда, может, скажешь мне, кретин несчастный, кто же здесь при чем?
Я ответил ей как-то вяло, и тон мой вывел ее из себя куда больше, чем сам ответ.
— Понимаешь, мне бы очень хотелось, чтобы она взяла меня к себе на яхту, — ответил я, — вот в чем все дело.
— Чтобы она взяла тебя к себе на яхту?!.. И что же, интересно знать, ты там будешь делать?
— Понятия не имею, да что угодно.
— Да ты и реестра-то в отделе никогда путем вести не мог, хотела бы я знать, что ты сможешь делать у нее на яхте? — взвизгнула она.
— Сам не знаю, — повторил я, — да что скажут.
— А с чего бы это ей брать тебя к себе на яхту? Ну, зачем, скажи на милость, этой бабе брать с собой мужиков, разве что переспать, если уж очень приспичит…
— Да нет, ну это уж ты через край, — возразил я, — навряд ли она только для этого.
— Неужели ты и вправду думаешь, будто кто-нибудь, кроме меня, станет путаться с таким кретином, как ты? Нет, скажи, ты вообще хоть иногда смотришь на себя в зеркало? Ты хоть представляешь себе, какая у тебя идиотская физиономия, или нет?
Она добилась своего. Я все-таки поднялся, чтобы полюбоваться в каминное зеркало своей кретинской физиономией. И при этом, само собой, без всякой задней мысли, постарался придать ей как можно более благообразное выражение. Но тут она опять завопила:
— Нет, каков подонок!
Мне показалось, что голос ее разнесся по всей гостинице.
— Я немного пьян, — проговорил я, — ты уж извини.
Меня уже куда меньше клонило в сон. Все лицо ее буквально перекосилось от злости, и это вызвало во мне какие-то братские чувства.
— Ты вернешься вместе со мной, — снова завопила, — вот увидишь, ты вернешься.
Неужели она снова вообразила, будто это еще возможно? У меня возникло огромное желание срочно отделаться от нее и больше никогда о ней не вспоминать. Тем не менее я все-таки перебил ее.
— Нет, — возразил я. — Я останусь здесь. Что бы ты ни говорила, что бы ни делала, но я все равно останусь здесь.
Злость ее как-то сразу улеглась. Она посмотрела на меня мрачно, отрешенно, она ждала этого ответа. Потом проговорила, немного помолчав и явно только для себя самой:
— Я нянчилась с тобой два года. Силком заставляла ходить в министерство. Насильно кормила с ложечки. Стирала твое белье. У тебя вечно были такие грязнющие рубашки, а ты этого даже не замечал.
Я приподнялся и стал внимательно прислушиваться, правда, она этого даже не заметила.
— Ты говоришь, я не ел?
— Только благодаря мне ты не заболел туберкулезом.
— А насчет моих рубашек, это что, тоже правда?
— Да, это все замечали, кроме тебя. И по субботам, вместо того чтобы сходить в кино…
Она больше не могла говорить. Обхватила руками голову и разрыдалась.
— …я стирала твои рубашки… Теперь настал мой черед страдать.
— Ну, зачем же ты, не надо было… — проговорил я.
— А что мне оставалось делать? Допустить, чтобы ты заболел туберкулезом?
— Знаешь, — сказал я, — по-моему, так было бы даже лучше. А потом, ты ведь вполне могла отдавать мои рубашки в прачечную. Хотя, наверное, именно поэтому тебе и казалось, будто ты меня любила.
Но она меня даже не слушала.
— Два года, — повторяла, — два года псу под хвост, с каким-то подонком.
— Да нет, ты неправа, ну, почему же непременно псу под хвост, — успокаивал я, — так обычно говорят, но это не правда, ты их вовсе не растратила впустую.
— Может, по-твоему, это было большое приобретение?
— Понимаешь, мы всегда попусту теряем уйму времени, так уж устроена жизнь, — произнес я, — и если бы мы все начали сожалеть о подобных потерях, то в конце концов просто-напросто перебили бы друг друга, и все.
Она задумалась, лицо ее было печально. Мало того, что она уже больше ни на что не надеялась, у нее даже и злости-то не осталось. Я не мог перенести этого молчания и заговорил первым:
— Каждый отпуск я надеялся на чудо, что у меня хватит сил больше никогда не возвращаться в это самое Гражданское состояние. Ведь ты же сама это знаешь не хуже меня.
Она подняла голову и как-то очень искренне удивилась:
— Так, значит, это правда? Я и Гражданское состояние, выходит, для тебя мы и в самом деле одно и то же?
— Да нет, — возразил я. — Одно и то же — это моя жизнь и Гражданское состояние. А ты, все дело в том, что ты никогда не страдала от этого Гражданского состояния. Тебе не понять, каково это — целые дни напролет проводить в Гражданском состоянии.
— Можно заставить себя интересоваться чем угодно, — проговорила она, — даже Гражданским состоянием. Уж на что ты был полным ничтожеством, самым круглым идиотом во всем министерстве, а ведь удалось же мне интересоваться тобой целых два года.
Она сказала это с глубокой убежденностью и без особой злости.
— А что, я, правда, был самым круглым идиотом во всем министерстве?
— Да это всем известно.
— Надо же, наверное, тебе приходилось нелегко, — проговорил я.
Я был так же чистосердечен, как и она, и от нее это не укрылось. Она ничего не ответила.
— Присядь-ка вот сюда, ко мне на кровать, — ласково проговорил я, — и расскажи, как же тебе это все-таки удалось.
Она даже не пошевельнулась, так и оставаясь стоять у камина.
— Сама не знаю, — призналась она наконец тоном, в котором не сквозило ни малейшего притворства.
— Знаешь, а мне это никогда даже не приходило в голову. Надо же, какая ты сильная.
Она бросила на меня недоверчивый взгляд, но увидела, что я весь так и сочусь доброжелательством.
— Да нет, — пробормотала она, потом, чуть поколебавшись, добавила: — Все не совсем так, просто я к тебе привыкла, вот и все, и потом, я надеялась…
