Вечер выдался интересный.
Мисс Пенклоса встретила меня как обычно, нисколько не удивившись, что я пришёл вопреки своей записке.
Казалось, вчерашнее происшествие не произвело на неё никакого впечатления, так что я мог до известной степени надеяться, что я несколько преувеличил.
6-го апреля, вечер. Нет, нет, я ничего не преувеличил.
Я не могу более закрывать глаза на очевидность: эта женщина воспылала ко мне страстью.
Это чудовищно, но это правда.
Нынешним вечером, пробудившись от месмерического транса, я вновь обнаружил, что моя рука лежит в её руке, а я не могу избавиться от отвратительного ощущения, как будто меня принуждают попрать собственную честь, своё будущее – всё на свете и пасть к ногам этой твари, лишённой всякого земного очарования, как я это прекрасно вижу, когда нахожусь вне её влияния.
Но когда я нахожусь рядом с ней, то чувствую по-иному.
Она пробуждает во мне что-то дурное – нечто такое, о чём я не хотел бы думать. Она парализует всё лучшее в моей природе, поощряя недостойное и пагубное.
Определённо, не хорошо мне быть возле неё.
Последний вечер был опаснее предыдущего.
Вместо того чтобы убежать, как ранее, я остался. Завладев моей рукой, мисс Пенклоса вникала в самые интимные темы. Среди прочего мы говорили об Агате.
Что именно?
Мисс Пенклоса утверждала, что Агата весьма заурядна, и я с ней… согласился!
Она ещё пару раз заговорила об Агате в малолестных выражениях – и я не протестовал!
Какой дрянью я был.
Но, несмотря на проявленную слабость, я ещё не совсем ослеп и хорошо понимаю, чем чреваты эти сеансы.
Буду настороже.
У меня достанет здравого смысла: бежать, едва я почувствую, что отдаюсь во власть этой женщине.
Начиная с нынешнего воскресного вечера никаких сеансов с мисс Пенклосой!
Откажусь от опытов; оставлю эти изыскания; что угодно, только не это мучительное, чудовищное искушение, заставляющее меня так низко падать в собственных глазах!
Я ничего не сказал мисс Пенклосе: постараюсь держаться от неё подальше.
Она поймёт и без моих объяснений.
7-го апреля. Я не выходил из дома, как и решил.
Конечно, жалко оставить столь интересное исследование, но не губить же ради него свою жизнь, а я знаю, что эта женщина подчинит меня своей воле.
11 часов вечера. Помоги мне Бог! Что происходит?
Неужели схожу с ума?
Спокойно, спокойно, немного поразмыслим.
И прежде всего постараюсь в точности описать, что же произошло.
Когда я писал эти строки, было около восьми часов.
Я испытывал странное беспокойство и вышел, чтобы провести вечер с Агатой и её матерью.
Обе они заметили, что я растерян и бледен.
Часам к девяти пришёл профессор Пратт-Гольдейн, и мы сели играть в вист.
Я делал отчаянные усилия, чтобы сосредоточить внимание на картах, но лихорадочное возбуждение лишь усилилось, и стало ясно, что мне с ним не справиться.
Я уже не владел собой.
В конце концов, во время раздачи карт, я бросил свои карты на стол. Пробормотав несвязные извинения по поводу какого-то свидания, я бросился вон из комнаты.
Смутно, как во сне, припоминаю, что пробежал через холл, сорвал шляпу с вешалки и громко хлопнул дверью.
Вновь вижу словно во сне газовые фонари на улице: мои забрызганные грязью ботинки как бы говорят, что я, должно быть, бежал не разбирая дороги.
Всё было словно в какой-то дымке, странное, нереальное.
Так я влетел в дом Вильсона.
Я видел миссис Вильсон и мисс Пенклосу.
Я почти не помню, о чём мы говорили, но вспоминаю, что мисс Пенклоса шутя пригрозила мне рукояткой трости, обвинила в опоздании и в том, что я больше не проявляю былого интереса к опытам.
Гипнотизации не было, но я пробыл некоторое время там и вот только что вернулся.
Сознание вновь обрело ясность, и я могу размышлять о том, что произошло.
Нелепо приписывать всё случившееся слабости и силе привычки.
Прошлым вечером я пытался объяснить происходящее именно так, но теперь вижу, что дело гораздо серьёзнее и вместе с тем гораздо ужаснее.
Когда я сидел за карточным столом у госпожей Марден, казалось, на меня накинули петлю и тянут к этой женщине.
Я больше не могу скрывать это от самого себя.
Это чудовище держит меня в своей власти; но мне нужно сохранять хладнокровие и употребить весь свой ум на то, чтобы найти средство освободиться от её чар.
Но каким слепым глупцом я был однако!
В пылу исследовательского азарта я устремился прямо в пропасть, разверстую передо мной.
И разве злодейка меня не предупреждала? Разве не сказала она – и это записано у меня в дневнике, – что когда она приобретает власть над своим субъектом, то может заставить его делать всё, что угодно?
Именно такую власть она и обрела надо мной.
И вот я полностью в подчинении хромоножки. Жалкая игрушка её капризов, я должен делать то, что ей хочется.
И что хуже всего: я должен испытывать те чувства, которые ей нравятся.
Я испытываю к ней омерзение, я боюсь её, и всё же, когда я оказываюсь под магическим влиянием, несомненно, она может заставить меня любить себя.
Одно утешает: отвратительные побуждения, которыми я корил себя, идут не от меня, а от неё, хотя поначалу я об этом не догадывался.
Эта мысль утешительна: стало быть, дело не в моих дурных помыслах.
8-го апреля. Да, теперь, при свете дня, когда я совершенно спокоен и есть время собраться с мыслями, я вынужден подтвердить всё, что записал здесь вчера.
Я в ужасном положении, но что бы ни случилось, нельзя терять голову: её власти я должен противопоставить свой ум.
В конце концов, я не безмозглая марионетка, которую заставляют танцевать, дёргая за ниточку.
У меня есть энергия, ум и смелость.
Я могу ещё справиться с мисс Пенклосой, невзирая на все её дьявольские штуки.
Не только могу, но и должен… иначе что станет со мной?..
Попытаюсь найти логичный выход.
Эта женщина, по её же признанию, может господствовать над моей нервной организацией. Она может проецировать себя в моё тело и управлять им.
У неё душа паразита, да, душа паразита, чудовищного паразита.
Она вторгается в мой остов, как рак-отшельник в раковину моллюска.
