Я уже говорил, что Копперторн находился как раз под огромным суком большого дуба. Повыше этого сука дуб был объят кромешной тьмой, но самая верхушка его сверкала, серебрясь в лучах лунного света. Всматриваясь в эту верхушку, я заметил, что по ней очень быстро спускается что-то странное – трепещущее, скользящее.
Мало-помалу, когда мои глаза привыкли к свету, я разобрал, что это нечто было человеческой фигурой. А фигура эта принадлежала индусу, встреченному мной в деревне.
Он спускался по дереву вниз, охватив его руками и ногами, не производя никакого шума и скользя быстро-быстро – точно змея его родных джунглей. Прежде чем я успел опомниться, он сполз на тот самый сук, под которым стоял секретарь; его бронзовое тело чётко вырисовывалось на диске луны, бывшей как раз позади него.
Я видел, как он размотал что-то, охватывавшее его талию, минуту помедлил, как бы рассчитывая расстояние, а затем одним скачком ринулся вниз, ломая ветки своей тяжестью. Затем раздался глухой удар, точно упали на землю два тяжёлых тела, – в тихом ночном воздухе послышался характерный звук, будто кто-то полоскал себе горло, и хрип, воспоминание о котором не покинет меня никогда в жизни – до гробовой доски.
Пока эта трагедия происходила, так сказать, у меня перед носом, я был настолько парализован ужасом и внезапностью нападения, что решительно не мог тронуться с места. Только люди, побывавшие в аналогичных переделках, могут понять, до какой степени парализуют ум и тело человека подобные приключения. Они не дают вам сделать ни одной из тысячи вещей, о которых вы вспоминаете потом, когда будет уже поздно, – и каких простых, само собой понятных вещей!
Тем не менее, когда звуки агонии достигли моего слуха, я сбросил с себя оцепенение и с громким криком выскочил из своего убежища. Молодой туг моментально оставил свою жертву, ворча, точно зверь, у которого отнимают добычу, и бросился бежать с такой быстротой, что я сразу понял: мне его не догнать.
Я наклонился к секретарю и приподнял ему голову. Его лицо стало багровым и было страшно искажено. Я разорвал ворот рубашки и употребил все меры, чтобы вернуть его к жизни. Но всё оказалось напрасно. Румаль сделал своё дело. Копперторн был мёртв…
Мне немногое остаётся добавить к моей странной истории. Она вышла, быть может, немного растянутой, но я чувствую, что мне нет надобности извиняться: я хотел изложить факты последовательно – ясно, просто, «не мудрствуя лукаво»; мой рассказ был бы неполон, если бы я выпустил хоть один из них.
Вскоре мы узнали, что мисс Воррендер уехала в Лондон семичасовым поездом; она приехала туда, стало быть, задолго до того, как её начали искать. Что же касается убийцы, которого она послала вместо себя на свидание, то о нём мы никогда больше не слыхали ни слова. Его приметы были сообщены во все страны мира, но напрасно. Беглец, надо полагать, проводил дни в каких-нибудь тайниках, путешествуя по ночам и питаясь чем придётся (как известно, люди Востока весьма неприхотливы в еде), пока не почувствовал себя в полной безопасности.
Джон Терстон вернулся в Данкельтуэйт на следующий день. Он был страшно поражён, выслушав мой рассказ о ночном приключении. Он вполне согласился со мной насчёт того, что нам лучше умолчать о проектах Копперторна и о причинах, которые задержали его так поздно в аллее в ту роковую ночь. Поэтому полиции графства не удалось познакомиться с предысторией этой необыкновенной драмы, и вряд ли полиция когда-либо сможет узнать её – разве только кому-нибудь из её чинов попадётся на глаза мой правдивый рассказ.
Бедный дядя Джереми очень оплакивал потерю своего секретаря. И разразился целой тучей стихотворений, эпитафий и поэм в честь усопшего друга… Он давно уже отошёл к праотцам, и я страшно доволен тем, что бóльшая часть его имущества перешла к его законному наследнику – племяннику покойного.
Ещё один пункт. Как попал молодой туг в Данкельтуэйт? Этот вопрос так и остался не вполне выясненным, но я лично держусь на этот счёт вполне определённого мнения: я уверен, что всякий, кто взвесит «за» и «против», согласится со мной, что его появление отнюдь не было простой случайностью.
Последователи этой секты представляют из себя в Индии многочисленное сообщество; когда они решили избрать себе вождя, они, разумеется, вспомнили про красавицу-дочь своего бывшего повелителя. Им нетрудно было найти её след в Калькутте, Германии, а под конец и в Данкельтуэйте. Молодой туг, по всей вероятности, явился возвестить ей, что она не забыта в Индии и что её ждёт горячий приём, если она захочет приехать и объединить рассеянные части своего племени.
Иные, быть может, сочтут это объяснение немного натянутым: как бы то ни было, лично я всегда держался именно такого взгляда на причины приезда в Данкельтуэйт юного защитника красавицы-гувернантки.
VII
Я начал эту историю тем, что привёл копию письма моего товарища, а закончу её теперь письмом другого моего друга – доктора Галлера, – человека энциклопедических познаний, особенно сведущего в нравах и обычаях Индостана.
Только благодаря его любезности я и был в состоянии перевести разные туземные слова, которые не раз слыхал от мисс Воррендер и значения которых, наверное, не припомнил бы, если б не его указания. В приводимом ниже письме он даёт свои авторитетные комментарии насчёт разных подробностей, о которых я говорил ему недавно во время одной из наших бесед.
«Мой дорогой Лоренс!
Я обещал Вам написать письмо о тугизме; но эти дни я был так занят, что могу исполнить обещание только сегодня. Меня очень заинтересовало Ваше приключение, и я буду рад лишний раз побеседовать о нём.
Прежде всего должен сообщить, что женщины крайне редко посвящаются в тайны тугизма; с Вашей героиней это могло произойти лишь случайно или по протекции: она, вероятно, отведала самовольно священный „гур“ (так называется жертва, возносимая тугами после каждого убийства). Всякий отведавший становится активным членом тугизма – всё равно, какого бы возраста или пола он ни был, какое бы положение в обществе ни занимал.
Будучи благородного происхождения, она, вероятно, быстро прошла разные степени посвящения: от „титхаи“, или осветителя, „люгха“, или могильщика, „шемси“, который держит жертву за руки, до „бюттотти“, или душителя. Всем этим обязанностям её должен был научить „гуру“, или наставник, которым она называла в Вашем рассказе своего отца; последний, по всей вероятности, был „борка“, то есть верховным тугом.
Раз достигши высшей степени, она тем самым обрекла себя на совершенно бессознательные вспышки фанатизма. „Пильхау“, о котором она упоминает, есть предзнаменование, полученное слева; если оно сопровождается „тибау“ – предзнаменованием справа, то считается знаком того, что всё уладится отлично.
Кстати, Вы говорили, что в день убийства Ваш старик-кучер видел индуса в кустах. Он, наверное, был занят копанием могилы для Копперторна. Прежде чем приступить к убийству, туги имеют обычай приготовить могилу для трупа.
По моим сведениям, среди британского офицерства жертвой этого общества пал лишь один; это был поручик Монселль, задушенный в 1812 году. После его гибели полковник Слиман уничтожил большую часть членов этой секты, хотя можно быть уверенным, что она гораздо многочисленнее, чем то утверждают официальные власти.
