Раньше я был привидением, но это было давнооо - оооо. Кейт топает по узкой обочине, пиная листья, держа Эми за руку и рассказывая в темноте страшилки.
Кейт, говорит Эми, не трать силы на болтовню. Они тебе еще понадобятся, когда я взвалю на тебя эту тяжелую сумку. А потом говорит, послушай, послушай, послушай.
Так раньше рассказывали всякие байки. Ну, я слушаю, слушаю, слушаю, подыгрывает ей Кейт.
Кто был первым романистом доисторической эпохи? — спрашивает Эми.
Сдаюсь, говорит Кейт, так кто же был кем-то там доисторической эпохи?
Шарлотта Бронтозавр, смеется Эми.
Звучит забавно, но как раз об этом Кейт еще пока ничего не знает. Мы скоро придем? — спрашивает она.
Скоро, говорит Эми.
По этой темной дороге почти никто не ездит, лишь изредка быстро проносится машина, освещая сзади кусок дороги впереди и деревья по бокам, или слепит их огнями фар, выскакивая навстречу, так что им приходится останавливаться и отворачиваться.
Мы скоро придем? — спрашивает Кейт.
Кейт, если ты еще раз меня спросишь, я тебя задушу, отвечает Эми.
Забавно, Эми теперь как-то по-новому говорит, думает Кейт. Впервые Кейт заметила это в том месте, где они ужинали, а потом в другом месте, где они пытались поймать автобус, который больше не ходит. Женщина за компьютером объясняла, что у большинства людей есть машины и что автобусная компания отменила нужный им автобус, когда его заменяли, лет пять назад. Эми некоторое время говорила с той женщиной, и Кейт услышала, что голос Эми как будто слегка изменился. Кейт не может понять, что это за голос — более аристократический или наоборот. Кажется, звучит он немножко суровее. Катриона в школе рассказывала, что ее старшая сестра Черил, когда шутки ради хочет изобразить даму из высшего света или богачку, подражает голосу Эми, то есть голосу Кейт, каким она раньше говорила. После того, как Кейт узнала об этом, она очень внимательно прислушивалась к голосу Эми, чтобы понять, правда ли Эми разговаривает так, как уверяла Катриона. Но Эми разговаривала просто как Эми. Иногда думаешь — как здорово, что Эми разговаривает по-другому, не так, как все чужие мамы. А иногда не очень-то здорово.
Прямо сейчас Эми вообще ничего не говорит, а когда Кейт спрашивает ее, не идут ли они вон в ту деревню, огни которой показались вдали, она не отвечает.
Они идут по улице, застроенной небольшими коттеджами. На улице никого нет, хотя в некоторых домах горит свет, а рядом припаркованы автомобили. Они проходят мимо какой-то запертой конторы и мимо запертого магазина. И кажется, будто они заперты уже много лет.
У некоторых домов крыши соломенные — как у игрушечных домиков или как в кино. Там, где заканчиваются уличные фонари, начинаются широкие ворота и металлические двери с табличками, глаза Кейт могут прочитать их в лунном свете. ОСТОРОЖНО: СИСТЕМА СИГНАЛИЗАЦИИ. На одних воротах вывешена картинка с изображением немецкой овчарки и надписью сердитыми буквами: ЗДЕСЬ ЖИВУ Я!
Кейт вспоминает, что там, дома, у безумных Макайев есть лошадь, которая бродит по дороге, где ей вздумается, пасется, уткнувшись мордой в траву, на лужайке перед домом Макайев, и у них даже нет ворот или забора вокруг участка. Потому-то все и называют их безумными Макайями, хотя, пожалуй, когда люди так говорят, то, похоже, они даже гордятся Макайями и их лошадью, как будто это на самом деле здорово — что лошадь и так никуда не убегает. Правда, Родди считает, что безумные они из-за кровосмешения и что лошадь когда-нибудь собьет машина. Кейт давно уже собиралась спросить у Эми, что такое кровосмешение. Но сейчас, наверное, неподходящее время для расспросов. Она вспоминает, как однажды к ним в класс пришел полицейский, и учеников всех классов привели в общий зал, чтобы показать фильм про воровство, а потом полицейский объяснял им, что нужно всегда напоминать родителям, и особенно стареньким бабушкам и дедушкам, если они у вас есть, чтобы те закрывали и запирали на ночь двери, окна и ворота, иначе в дом могут залезть преступники.
Ей все труднее идти в ногу с Эми. Эми берет ее за руку, и они переходят дорогу. Посередине травяной дорожки, слишком узкой для машин и обсаженной деревьями, Эми останавливается, и они стоят в темноте возле высокой двери. Эта дверь вделана в каменную стену, которая слишком высока, чтобы перелезть через нее или увидеть что-нибудь за ней. Эми дергает эту дверь.
Видишь вон там льва на колонне? — спрашивает она у Кейт. Я тебя подсажу, а ты пощупаешь вокруг него.
Она нагибается так, чтобы Кейт могла усесться ей на плечи. Кейт держит равновесие, опираясь о стену, и вот она оказывается наравне с какой-то влажной каменной глыбой; под ее пальцами с камня сыплется труха. Кейт задумывается: это и есть лев?
Пощупай сзади, возле хвоста, там должен быть выступ, говорит Эми, и ее голос из-под анорака Кейт звучит приглушенно.
Кейт нащупывает что-то острое под краем, осторожно выталкивает и поднимает, крепко сжав в кулаке, а потом, держась за стену, опускается. Снова оказавшись на земле, она разжимает пальцы и отдает Эми ключ.
Эми приходится долго возиться с ключом, прежде чем замок поддается. Вдвоем с Кейт они с силой налегают на дверь. Такое ощущение, что за дверью разрослись целые буйные заросли, но, когда они наконец протискиваются и заталкивают дверь обратно, никаких зарослей там не обнаруживается. Они взбираются на травяную насыпь и пересекают нечто похожее на лужайку, а потом выходят на посыпанную гравием дорожку. Гравий хрустит у них под ногами, как слишком толстый ковер, по которому трудно ходить. Кейт держит при себе все вопросы, возникающие у нее в голове, чтобы ненароком не рассердить Эми. Рука у нее сохраняет запах и вкус металла; она трет пальцами о ладонь.
Ну вот, говорит Эми.
Они прохрустели по камням к краю другой гладкой и черной лужайки. Перед ними проступают на фоне неба очертания дома — такого большого, что Кейт кажется, будто он величиной со здание школы. В одном из окон горит свет — и, не проливаясь в темноту, остается за занавесками, будто это экран или сцена. Из одного конца в другой движется фигура женщины. Она несет вазу с цветами. А потом идет обратно — и несет все ту же вазу.
Возле входной двери Эми стоит позади Кейт. Дотянешься до звонка? — спрашивает она.
Кейт дотягивается и жмет на кнопку, но не слышит звона.
Кажется, он не зазвонил, говорит она.
Зазвонил, уверяет Эми.
Внутри — где-то далеко — открывается дверь. Включается наружный свет — неожиданно, слишком ярко. Кейт смотрит на свою ладонь: ключ, лежавший под мокрым камнем, перепачкал ее руку рыжими зернами ржавчины; она быстро вытирает руку о ногу. Кто-то отодвигает засов на большой двери. Когда дверь открывается, они видят на пороге ту женщину, за которой наблюдали через окно. Она оглядывает их сверху донизу. Вид у нее рассерженный, кажется, она набирает побольше воздуху в грудь, чтобы сдунуть их прочь отсюда. Потом она закрывает глаза и снова открывает их. У нее отвисает челюсть, словно ей явилось привидение.
