Тип, стоявший наверху, в два прыжка подскочил к Николаю Евгеньевичу и нанес мощный удар в живот. Подколдин захрипел и повис на руках нападавших.
Его развернули рывком и безжалостно ударили лицом о стену. Очки в роговой оправе разлетелись вдребезги. Кожаная кепка улетела под лестницу. Из рассеченного лба хлынула кровь. Но Подколдин ничего этого уже не осознавал — он потерял сознание.
Налетчики опустили обмякшее тело на пол и быстро обшарили карманы. Все, что показалось ценным, они забрали — бумажник, документы, ключи. Перед тем как уйти, один из них решил нанести еще удар напоследок и уже примеривался, как это сделать половчее, но второй остановил его.
— Хватит с него! — буркнул он. — Он хлипкий, может не выдержать. Сказано было — до смерти не бить.
— Тогда мотаем отсюда! — зло прошипел первый. — Меня уже тошнит от этого подъезда.
Они повернулись и один за другим выскользнули на улицу, даже не скрипнув дверью.
* * *
Не скажу, что разговор с охранником караваевского дома у меня не получился, но он стоил мне огромных трудов. Здоровенный гориллоподобный парень оказался несговорчив и пуглив, как девушка. Впустить меня во двор он отказался наотрез и только после долгих уговоров согласился сам выйти из ворот, постоянно при этом оглядываясь, словно опасался, что, пока я отвлекаю его разговорами, дом обчистят мои предполагаемые сообщники.
Мне пришлось пустить в ход все обаяние и кое-какое денежное вознаграждение, чтобы охранник разговорился. Но наконец он оттаял и даже почувствовал ко мне некоторую симпатию, особенно когда в его лопатообразную ладонь перекочевала бумажка с портретом президента Джексона. В конце концов я узнала, что хотела: парень клятвенно заверил, что никакой шапки на погибшем не было — ни на нем, ни где-то рядом.
— И вообще это подстава, — мрачно заключил он. — Кто-то решил сделать Ильичу западло, так и напишите в своей газете! Тем электричеством, которое шло у нас по забору, даже кошку не убить! А теперь мы его вообще отключили… — В голосе его звучала искренняя обида.
Пообещав написать в газете чистую правду, я рассталась с бдительным стражем и поехала к себе в гостиницу. Наступали ранние сумерки, дул неприятный ветер, серый пейзаж вокруг навевал хандру. Я решила запереться в номере и хорошенько все обдумать. Какая-то ниточка у меня теперь в руках была, и вела она именно в том направлении, которое представляло для меня интерес. Но уж слишком тоненькой и ненадежной она пока казалась!
Расплачиваясь с таксистом, я подумала, что первый день расследования влетел мне в копеечку, и с учетом этого жизнь в Приозерске может оказаться куда дороже, чем в лучших столицах мира. Но делать было нечего — обстоятельства складывались пока не самым удачным образом.
Обдумывая эти обстоятельства, я пришла к выводу, что без следователя Кострова, занимающегося гибелью Аникина, мне в этом деле не обойтись. Рано или поздно, но придется вступить с ним в контакт. Из его поведения сразу станет ясно, какую линию он гнет. Только сначала нужно собрать все доступные свидетельства. С надеждой, что к утру мой новый знакомый раздобудет еще одно такое свидетельство — и, возможно, совсем немаловажное, — я легла спать.
С утра я первым делом отправилась в редакцию «Вашей недели». Душу мою все-таки терзали сомнения — не было полной уверенности, что Борзой сумеет правильно распорядиться отпущенными ему финансами.
Едва я переступила порог редакции, худшие опасения начали сбываться. Меня поразила неестественная тишина и отсутствие кофейного запаха. Уборщица, возившаяся со шваброй в конце коридора, неприветливо сообщила, что никого нет. Однако внезапный треск одинокой машинки, донесшийся из-за двери с табличкой «Корреспонденты», опроверг ее слова. Я заглянула в кабинет и увидела уже знакомого мне молодого человека с бледными глазами, который сидел за пишущей машинкой, как прикованный.
— Где Борзой? — бесцеремонно осведомилась я.
— Нету его! — стандартно ответил молодой человек.
— Может быть, он у редактора? — подсказала я ему.
— Редактор в больнице, — огорошил меня корреспондент.
— Вы хотите сказать, что Борзой именно там?
— Не знаю я, где ваш Борзой! — неожиданно вспылил молодой человек. — Заладили: Борзой, Борзой!
— У вас, наверное, проблемы с карьерой? — сочувственно заметила я, подумав, что в парнишке говорит профессиональная ревность. — Не опускайте руки! А главное — не показывайте никому своего раздражения. Люди не любят неудачников. Забудьте о своих неудачах, начните все сначала. И вы увидите, что дело пойдет на лад.
Молодой человек сделал плаксивое лицо и сказал:
— Если бы вы были мужчиной, я бы знал, что вам ответить!
М-да… случай запущенный. Может быть, вообще безнадежный.
— Будучи мужчиной, — ответила я, — вряд ли я стала бы с вами вообще разговаривать, — и закрыла дверь кабинета.
В этот момент кто-то тронул меня за рукав. Я обернулась — повязанная по самые брови синим платком, рядом стояла уборщица. На ее неприветливом лице странно смотрелось выражение застенчивости, с которым она ко мне обратилась.
— Слышь, ты случайно не Ольга будешь? — спросила она.
— Ольга, — подтвердила я.
— Тогда жди! — сказала уборщица. — Этот, который тут самый шебутной, меня предупредил, что, мол, когда Ольга придет, чтобы ждала непременно.
— Буду ждать, — вздохнула я, опускаясь на стул для посетителей.
Ждать пришлось около часа. Потом мне послышалось, что с улицы донесся треск мотора, изготовленного на запорожском автозаводе. А вслед за этим в помещение деловитой и уверенной походкой вошел Борзой.
В его внешности абсолютно ничего не изменилось, если говорить об одежде. Лицо же, подозрительно красное, пылало энергией и благодушием. Масленый оттенок в его маленьких глазках подтвердил мои подозрения, что лихой журналист успел с утра заправить не только бензобак своего лимузина.
— Приветствую свою очаровательную коллегу! — вскричал он с порога и, гулко топая башмаками, с которых на пол посыпался мокрый снег, метеором промчался по кабинетам.
Всеобщее запустение вызвало у него глубочайшее негодование.
— Данилов! — заорал он, открывая дверь в кабинет корреспондентов. — Где все?!
— Никто еще не появлялся, — обиженным тоном откликнулся молодой человек, отрываясь от пишущей машинки.
— Где же они?! — возопил Борзой, хмуря брови.
— Наверное, в больнице, — злорадно ответил Данилов. — Я откуда знаю?
Борзой повернулся на каблуках. Он был в крайнем раздражении.
— Во народ! — пожаловался он мне. — За таким только глаз да глаз!
— Не понимаю, — сказала я, — что вы так дергаетесь? Вас назначили исполняющим обязанности редактора? И где, кстати, он сам? Я слышала, он попал в больницу?
