Священник в своем послании постарался обратиться к самой сути догматов. Сделал все, чтобы избежать смешения воедино сопричастности, роли крестного отца, брака и каморристских стратегий. Отделил пакты и клановые альянсы от религиозной символики. Местным святошам и подумать-то о таких вещах было страшно, тем более произнести, от одной лишь мысли об этом у них бы свело желудок. Кто бы свергнул с алтаря босса, согласившегося стать крестным отцом ребенка одного из членов клана? Кто бы отказался справлять свадьбу только по той причине, что она скрепляет клановый союз? Дон Пеппино высказывает свое мнение.
«Недопустимо исполнение обязанностей крестного отца там, где это требуется, людьми, чья личная и общественная жизнь не является образцом честности и христианской зрелости. К священным обрядам нельзя привлекать тех, кто пытается оказать незаконное давление на других вследствие отсутствия необходимой священной инициации».
Дон Пеппино бросил вызов каморре, когда Франческо Сандокан Скьявоне был в бегах и скрывался на собственной загородной вилле, в подземном бункере, а семьи Казалези вели в то время внутриклановую войну; и крупные сделки, связанные с цементом и переработкой мусора, устанавливали новые границы их империй. Дона Пеппино не привлекала роль отца-утешителя, провожающего в последний путь гробы с телами молодых ребят — погибших солдат, рядовых каморристов, — и шепчущего вполголоса «Мужайтесь!» одетым в черное матерям. Он заявил в интервью: «Люди должны наконец сделать свой выбор, как бы трудно это ни было». Вдобавок он занял определенную позицию, пояснив, что на первый план выйдет борьба с властью политической, являющейся продолжением криминально-предпринимательской, упор будет делаться на конкретные проекты, ориентированные на обновление, и он не сможет остаться беспристрастным. «Партию по ошибке отождествляют с ее представителем, у кандидатов, выдвигаемых каморрой, часто нет ни политической программы, ни стоящей за ними партии, их задача — быть марионеткой или просто занимать место». Дон Пеппино не ставил перед собой цель победить каморру. По его собственным словам, «победители и побежденные находятся в одной лодке». Он хотел понять, изменить, найти доказательства, обличить, сделать электрокардиограмму сердца экономического могущества, чтобы найти слабое место и вызвать инфаркт миокарда у клановой гегемонии.
Никогда я не чувствовал себя верующим, но эхо от слов дона Пеппино преодолело и границы религии. Он выработал новый метод воздействия, основанный на возрождении религиозного и политического слова. На вере в возможность вцепиться намертво зубами в реальность или даже растерзать ее. Это слово способно отследить путь капиталов, ориентируясь на их вонь.
Считается, что деньги не пахнут, — это верно в том случае, если они находятся в правящих руках. В любых других они не то что не пахнут, воняют, как общественные туалеты. Там, где жил дон Пеппино, исходящий от денег запах держится совсем недолго. Он ощущается лишь в момент выделения, пока не успел превратиться ни во что другое и не обрел официальное существование. Схожие запахи можно различить, только если уткнуться носом в их источник. Дон Пеппино понял, он должен держаться как можно ближе к земле, преследовать по пятам, ловить взгляды и ни в коем случае не отдаляться от родного края, дабы и дальше наблюдать, обличать, узнавать, где и как накапливаются богатства компаний, что именно приводит к бойням и арестам, файдам и безмолвию. Свой инструмент, единственный, которому было под силу изменить настоящее, он держал на кончике языка. Слово. Именно слово, не позволявшее молчать, определило его смертный приговор. Дату убийства киллеры выбрали не случайно. 19 марта 1994 года, день его именин. Раннее утро. Дон Пеппино еще не успел надеть облачение священнослужителя. Он находился в церковном конференц-зале, рядом со своим кабинетом. Его не сразу узнали.
— Где дон Пеппино?
— Это я.
Его последние слова. Пять выстрелов эхом отразились от нефов, две пули попали в лицо, остальные три в голову, грудь и руку. Целились в лицо и стреляли с близкого расстояния. Одна пуля так и осталась на его теле, между курткой и свитером. Она попала в связку ключей, висевшую у священника на поясе. Дон Пеппино готовился служить первую мессу. Ему было тридцать шесть лет.
Труп на полу храма одним из первых обнаружил Ренато Натале, мэр Казаль-ди-Принчипе и коммунист, которого избрали всего четыре месяца назад. Это не было случайностью, убийство хотели связать с его только начавшейся политической деятельностью. Натале первым из всех мэров Казаль-ди-Принчипе поставил во главу угла борьбу с кланами. В знак протеста он даже вышел из городского совета, который, по его мнению, превратился в орган для утверждения взятых откуда-то со стороны законопроектов. В Казале карабинеры однажды ворвались в дом Гаэтано Корвино, асессора, где собралась вся правящая верхушка клана Казалези. Собрание состоялось в отсутствие хозяина, тот отправился в муниципалитет на заседание управы. На таких «заседаниях» обсуждаются дела как официального порядка, так и нелегальные операции. Бизнес — единственное, что заставляет тебя встать утром, вытаскивает из кровати, вцепившись в пижаму, и ставит на ноги.
На Ренато Натале я всегда смотрел издалека, как мы смотрим на людей, становящихся против своего желания символами, олицетворениями идеи дела, противостояния, мужества. Символами практически метафизическими, нереальными, архетипическими. Я с каким-то детским любопытством наблюдал, как он создавал медпункты для иммигрантов, как в смутное время бесконечных файд не боялся говорить правду о семьях казалийской каморры и их бизнесе, связанном с цементом и мусором. Ему пригрозили расправой, велели изменить поведение, иначе пострадала бы его семья, но он не отступил, использовал все возможные средства для разоблачения преступников, вплоть до расклеивания повсюду листовок с подробными описаниями решений и действий кланов. Чем с большим постоянством и мужеством он действовал, тем сильнее становилась его метафизическая защита. Надо хорошо знать здешнюю историю, чтобы оценить особую вескость слов «цель» и «желание».
Издание закона о роспуске городских управ в связи с антимафиозной чисткой затронуло шестнадцать административных округов провинции Казерты. Пять из них подверглись двойной проверке. Каринола, Казаль-ди-Принчипе, Казапезенна, Кастель-Вольтурно, Чеза, Фриньяно, Граццанизе, Лушано, Мондрагоне, Пиньятаро-Маджоре, Рекале, Сан-Чиприано, Санта-Мария-ла-Фосса, Теверола, Вилла-ди-Бриано, Сан-Таммаро. Мэры, стремящиеся выступить против кланов из этих районов, сначала должны победить на выборах, для чего надо набрать голосов больше, чем было куплено мафией, и справиться с опутывающей любой политический режим экономической паутиной; а потом новые главы городов сталкиваются с трудностями в виде ограничения их возможностей, нехватки средств и абсолютной маргинальности. Теперь они должны начать борьбу, разрушить все по кирпичику до основания. Муниципальный бюджет против интернационального, отряды полицейских против бесчисленных вооруженных группировок. Похожая ситуация сложилась в 1988 году, когда Антонио Канджано, асессор Казапезенны, проявил несогласие с участием кланов в некоторых подрядах. Ему стали угрожать, а когда это не подействовало, выследили и выстрелили в спину прямо посреди площади, при свидетелях. Он не дал пройти клану Казалези, Казалези не дали пройти ему. Канджано оказался прикован к инвалидной коляске. Предполагаемых виновников покушения оправдали в 2006 году.
