– А если священник не отпустит мне грех? – испуганно, совсем по-детски посмотрела на Грачёва старая женщина. – Я ему расскажу про Марию, а он меня отругает и прогонит из храма.
«А я чем могу помочь? Я же не пойду упрашивать священника, рассказывая ему нашу историю, присовокупив всё это просьбой отпустить заслуженной пенсионерке страны её грехи. Батюшка, услышав про явление к матери нерождённой дочери, что должен сделать? Перекреститься! Да ещё святой водой окропить того, кто такие лукавые речи ведёт».
Остановка и их молчание на полпути затянулись. Егор решил не отговаривать женщину, если она повернёт к дому. Царькова что-то шептала, подняв глаза к серому небу. Словно просила у Него совета. Низкие серые облака своими мрачными вплетениями туч не предвещали ничего хорошего. В лучшем случае – ливень. А возможно, и грозы с молниями.
«Вот и в храме на исповеди меня ждут негодование батюшки и его нахмуренное лицо. И стыд. Стыд за свой страшный поступок».
В это время порыв ветра раздвинул скученные облака, и в образовавшуюся брешь ворвался солнечный свет. Словно лазерный луч, он прямиком угодил в церковные купола, которые тут же залились солнечным цветом и отбросили свой ярко-жёлтый блик на лица вставших на полдороге людей. Солнечный зайчик с золотых куполов защекотал Царькову в носу, и она что было сил чихнула, выбрасывая из себя все мешающие ей сомнения и страхи, словно микробов…
Церковь была набита людьми, словно вагон метрополитена в час пик. Служба шла долго. Зинаида Фёдоровна почувствовала, как затекли её ноги, и стала озираться по сторонам, ища скамейку, но они все были заняты. Выручил характер спортсменки. Старушка прикусила губу, как не раз бывало на тренировке, и стала терпеть. Вскоре она почувствовала, что ноги её уже не беспокоят. Словно бес-искуситель специально внушал пожилой женщине все эти трудности, чтобы отвратить её от службы, не пустить на путь очищения.
Священник встретил её по-доброму, словно старый знакомый. Почувствовав исходящее от священника тепло, душа Зинаиды Фёдоровны раскрылась вся нараспашку, словно у ребёнка, и она провела всю свою исповедь в слезах, испытав в конце покаяния настоящий духовный катарсис. Батюшка вздохнул, словно пополнил лёгкие после длительного и тяжёлого погружения в тёмную бездну, и накрыл её голову епитрахилью.
Всё это время Грачёв стоял поодаль, стараясь, как мог, пребывать в молитвенном состоянии, но ему это удавалось с трудом, поскольку он практически не разбирал слов священника. Поэтому он «пристроился» к своим православным соседям и старательно повторял все их движения, крестясь и кланяясь вмести с ними.
По дороге обратно из церкви мужчина рассказал пожилой женщине, что полиция предлагает ему признать в погибшей Марии его жену и тогда они получат её тело из морга, в противном случае её дочь похоронят, даже не уведомив их о месте и времени.
– Моя дочь не родилась. Её тело не может лежать в морге, – отреагировала весьма странным образом пожилая женщина.
– А чьё же там тогда тело? – осторожно поинтересовался Грачёв.
Но женщина замолчала и плотно сомкнула губы, показывая тем самым, что разговор закончен. Егор решил больше не ворошить её больное сознание и в полном молчании довёл её до двери квартиры, завёл Царькову в квартиру и помог ей снять тяжёлое пальто. Он уже собирался уйти, но в это время в комнате Царьковой зазвонил телефон. Царькова поспешила взять трубку, а Егор задержался в дверях из профессионального любопытства.
– Это следователь, – успела шепнуть ему старая женщина и вдруг стала бледнеть прямо на глазах.
Мужчина еле успел её подхватить, иначе она просто упала бы. Трубка вылетела из руки, и Грачёв услышал голос Александра Сергеевича:
– Вы меня понимаете, гражданка Царькова? Аллё! Зинаида Фёдоровна! – кричал в трубке следователь.
Грачёв положил старушку на кровать, затем подбежал к телефону.
– Что она должна понимать? – прокричал он «Шурику». – Она сознание потеряла!
– Экспертиза! Грачёв! Девяносто девять и восемь десятых процента совпадений ДНК. Она родная мать этой, как ты её там называл, Лошадкиной Марии!
– Какая экспертиза? – присел на корточки потрясённый мужчина.
– Вторая! На установление родства между обвиняемой и потерпевшей! – продолжал сыпать эмоциями следователь. – Мы хотели доказать, что обвиняемая лжёт… Ты чего, не въезжаешь? Так что погибшая – родная дочь потерпевшей.
– И чего теперь? – всё никак не мог переварить обрушившуюся на него информацию Егор.
– Чего? Я сказал Царьковой, что она имеет полное право забрать тело дочери, а она в обморок. – Следователь и сам был не рад своей поспешности. – В общем, ты для неё можешь взять у меня разрешение на получение тела. Пускай старушка свою дочь похоронит. Будет хоть куда ей на могилку прийти.
Он повесил трубку, оставив Грачёва одного наедине с упавшей в обморок Царьковой и с самим собой, чьё состояние было не намного лучше, чем у потерявшей сознание женщины. Однако он нашёл в себе силы, бросился к графину и, набрав в рот воды, наклонился над беспомощной женщиной, чтобы брызнуть водой так, как делала его мать, когда гладила бельё простым дешёвым утюгом. Видимо, потому, что ещё не отошёл от груза информации, он не смог справиться с задачей. Его губы не сложились в специальный «распылительный инструмент», и он просто плюнул струёй воды в лицо пожилой женщины. Однако это оказалось очень эффективным способом, поскольку Царькова сразу пришла в себя от того, что вода через нос попала ей в дыхательные пути.
«Господи, ну за что мне эти душевные скачки? Вроде всё встало на свои места, я покаялась в том, что умертвила своего нерождённого ребёнка. Исповедовалась в грехе аборта. А Ты даёшь мне новые испытания, которые я не понимаю. У меня не укладывается это всё в голове, как это может быть? Я же сделала аборт! Отчего такое заключение? Почему эта молодая женщина признана экспертами моим ребёнком? Или это не Ты меня испытываешь, а лукавый? Чтобы я потеряла воцарившийся было мир в своей душе и разгневалась на тебя, Отче?.. Тогда сердечно Тебя молю – избавь меня от этой напасти бесовской!»
— Экспертиза! – первое, что смогла прохрипеть стоящему перед ней Грачёву старая женщина, когда откашлялась и более-менее пришла в себя. – Экспертиза подтвердила! Но этого не может быть!
Егор не знал, что сказать. Он молчал. Его немного успокоило, что женщина пришла в себя, и ему этого было достаточно. Он не хотел заново погружать свой и без того воспалённый мозг из огня да в полымя. Так они и просидели молча долгое время, пока Егор не встал и совершенно обыденно не заявил, что поедет к следователю брать разрешение на похороны. Пенсионерка только молча кивнула и, достав из-под матраса завёрнутые в платочек деньги, протянула их мужчине.
– На свои похороны берегла, – пояснила Царькова, – придётся ещё немного пожить, чтобы заново подсобрать для себя. Теперь будешь знать, где лежат, если чего.
Грачёв хотел сказать, что не надо собирать заново, что он оплатит расходы, но потом подумал, что это могло означать, что ей не надо мучиться над сбором денег, а значит, ей никто не мешает уже хоть сейчас готовиться к отходу в мир иной…
