— Я знаю результаты генетической экспертизы, – выдохнув волнение, начала рассказывать Пермякова. – Официальное заключение придёт к следователю через две недели…
– Как – экспертиза? – обрадовался Егор. – А что же мне ничего не сказали раньше? Я бы тогда адвоката жены не просил подавать ходатайство.
Слово «жены» резануло слух женщины, но не вызвало ничего, кроме жалости к ничего не подозревающему мужчине.
– Я о другой экспертизе, – поправила его Татьяна. – Ту, о которой ходатайствовал адвокат этой женщины, мы только начали.
«Той женщины! О как поддела! Всё никак не может смириться, что у нас ничего не получилось. Подожди! Какой другой?»
Татьяна Петровна подробно изложила бывшему оперативнику об эксгумации тела его жены и заборе у трупа генетического материала для сравнения с образцами его дочери.
– Как дочери?! – взорвался Грачёв – Вы не имели права брать у неё образцы без моего разрешения! Я тебе не верю. Мне дочь ничего об этом не говорила!
– Она и не знала, что происходит что-либо особенное. – Пермякову встревожил его озлобленный вид, и она попыталась говорить как можно спокойнее: – Образцы забрали у неё в школе под видом планового осмотра. Там присутствовали педагог и детский психолог, так что с точки зрения закона все формальности были соблюдены. Раз она тебе не сказала, это только доказывает, что девочку ничего не потревожило.
– Сволочи! И это друзья и коллеги! Гады вы последние! – продолжал кипеть Грачёв, не стараясь выбирать слова. – Отрыли какой-то там труп… Совсем очумели. С таким же успехом можно было любой другой вырыть. Главное, чтобы эта была женщина и умерла в то время.
Петровна больше ничего не говорила. Она просто ждала, когда Егор выговорится и успокоится. Но он говорил и говорил. Поносил всех – от начальника до рядового, заходя в оскорблениях до нецензурных выражений.
«Когда же он наконец замолчит? Наверное, не скоро. Ведь тогда придётся узнать ответ экспертизы, а он боится услышать не тот ответ, вот поэтому и говорит без умолку, понося всех и вся».
— Ну и чего ты мне хочешь сказать? – уверенным тоном подошёл к самому важному Грачёв. – Я и так знаю, что моя жена сейчас у вас под стражей. А тот труп к нам с дочерью никакого отношения не имеет. Следовало мне из-за этого сюда тащиться?
– Должна тебя огорчить, – набралась решительности Пермякова, – эксперты, сравнивая ДНК, доказали, что похороненная женщина является родной матерью твоей дочери и, следовательно, твоей женой Светланой Грачёвой.
– Хватит гнать! – отмахнулся мужчина, отвернувшись к окну, чтобы женщина не увидела бурю волнения, разыгравшуюся у него на лице.
– Егор, это не я говорю, это экспертиза, – тихо повторила свой аргумент Татьяна Петровна.
«Экспертиза ДНК!!! Этого не может быть! А если она не врёт?! Ну конечно, она врёт! Это ревность! Женская ревность. Отвергнутая женщина пытается досадить мне посильнее… Однако если ДНК… Да. Нет, чушь… Не может быть тот похороненный кусок искалеченного тела моей женой. Я же только сегодня был у неё на свидании… А эта смотрит на меня. Уставилась как на препарированную лягушку. Ждёт, какой лапкой я ещё дёрну напоследок».
— Это всё, что ты хотела мне сказать? – как можно спокойнее поинтересовался Егор. – Или есть ещё новости?
– Тебе этого мало? – удивилась Татьяна.
Она произнесла это таким тоном, что Егор невольно опять вернулся к сказанному ей о экспертизе. Как он ни старался не придавать большого значения услышанному, он понимал, что это ему не удастся, и теперь ему уже не найти для себя спокойной минутки, чтобы не думать об этом. А думать было просто не о чем. Если есть результат генной экспертизы, то это конец. Это его апокалипсис!
Выйдя из отделения, он прямиком направился в винный магазин за водкой. Душа горела и требовала забыться. Он взял бутылку и, запрыгнув в машину, рванул с места. Он мчался домой, словно врач к умирающему больному, влетел в комнату, задёрнул занавес. Дочка что-то спросила про неё, но он, стараясь побыстрее заглушить душевную боль, уже лил в гранёный стакан и тут же без закуски жадно опрокинул его содержимое в гортань. В животе разлилось знакомое тепло спиртного.
– Папа, ну где мама? – раздалось за тканью, по которой пробежала волна от детской руки. – Ты говорил, что она придёт, ещё вчера. Почему она с нами не живёт? Она же обещала!
Не найдя ответа, отец снова плеснул в стакан.
«Где она и кто она? Мама, жена или бездушный клон? Тихий и спокойный. Почти без эмоций. А Светка была как цунами, вулкан. Она никогда не сидела спокойно на месте, всегда крутилась как юла. А может, и впрямь мошенница, воспользовавшаяся своей феноменальной схожестью?»
Последнее было принять тяжелее всего. По телу пробежала холодная вьюжка, отчего всего передёрнуло, как от озноба, и на глаза набежала слеза. Словно у плохого окулиста, слеза исказила пространство, а потом оторвалась от нижнего века и звучно упала на пол. Он заплакал впервые за много-много лет. Тихо, беззвучно. Старательно смахивал ладонью накатывающуюся новую порцию влаги, чтобы слёзы, падая на пол, не выдали его состояние дочери. Для него всё в одночасье обрушилось. Вся его жизнь. Вся система координат, которую он с таким трудом выстроил. Он не знал, как теперь ему жить, что делать. Как теперь относиться к Ней? И кто Она ему и дочери? Никто???
Словно ища спасение в анестезии, рука Егора потянулась за бутылкой, и новая порция водки потекла по его телу, притупляя душевные страдания.
Опустошив бутылку, он почувствовал небольшое облегчение. Боль уже не разрывала сердце, оно просто щемило, словно осталось зажатым в металлические тиски. Он посмотрел на фотографию жены. Она продолжала висеть над столом и улыбаться, словно за это долгое время ничего не произошло. Он смотрел ей в глаза, пока не почувствовал, что веки наливаются усталостью, а голова начинает клониться к столу. Включил настольную лампу. Вспышка света на миг отрезвила и прогнала сон. И снова глаза словно на гипнотическом сеансе. Он вырубил свет, но тут же передумал и опять включил. Выключил, включил, и так не переставая, словно радист с тонущего корабля, посылающий шифрограмму засыпающему городу с криком о спасении – SOS!
…Настя отскочила от щёлочки, испуганная тем, что увидела отца плачущим. Словно подглядела за отцом что-то недозволенное, запретное.
«Папа плачет?! Может, подойти и пожалеть его? Но тогда он поймёт, что я подсматривала. А он меня просил не смотреть на их с мамой половину. Мамочка, может, ты его обидела? Или он просто по тебе так соскучился? Я ведь соскучилась по тебе ещё больше, поэтому ты должна сначала прийти ко мне… А может, что-то с тобой случилось, и он об этом узнал, а теперь плачет и пьёт свою водку…»
От мысли, что с мамой могло что-нибудь случиться, девочке стало страшно. Она залезла под одеяло и тоже стала плакать. Под одеялом было душно, но вылезать наружу, где жить было ещё труднее, ей не хотелось. Дышать под толстым одеялом становилось всё труднее. Она уже перестала плакать, сберегая воздух для дыхания, но не сдавалась, твёрдо решив никогда «назад» не возвращаться. И тут Настя почувствовала, как одеяло против её воли стало медленно с неё сползать. Как будто кто-то из «того» мира, почувствовав её состояние, пришёл к ней на выручку.
