Белая стена, белые строения, зеленые крыши, деревья в золотой листве, золотые купола храма, снова белая стена и очень аккуратные новые постройки – одноэтажные с красивыми окнами.
Монастырь не окружали сплошные стены. Возможно, когда-то это так и было, однако тут часть стен много лет назад сломали, потому что помещения монастыря как бы входили в промзону, выполняя роль складов и фабричных корпусов. И теперь в ходе строительства и реконструкции наблюдался обратный процесс. Монастырь словно выкристаллизовывался из промышленного хаоса, обретая свои прежние древние очертания. Но стенами от мира он еще так и не отгородился.
У зеленых ворот выстроились палатки, торгующие церковной утварью, паломников возле них было мало, в основном женщины.
Катя, выйдя из машины, накинула плащ, чтобы ее брючный костюм не раздражал никого.
Страшилин закрыл машину и деловито зашагал в ворота прямо к маленькому одноэтажному дому, примыкающему к остальным монастырским постройкам.
Белое под зеленой крышей. Катя вдохнула – пахло свежим горячим хлебом, в женском монастыре – своя пекарня. Да, старушка Глазова про это упоминала.
Ну что ж…
Мимо проходила монахиня в черном – пожилая, она ковыляла с трудом. Страшилин очень вежливо обратился к ней и спросил, где он может повидать настоятельницу монастыря мать Евсевию.
– Вам надо сначала обратиться к сестре Милице, – кротко ответила монахиня, – это сюда.
Как раз туда, куда они и направлялись – Катя подумала, что это вроде секретарской при управлении делами монастыря. Они вошли – что-то типа прихожей, а затем попали в скромно обставленную комнату – шкафы для бумаг, стол, стулья для посетителей и паломников. Все подоконники уставлены комнатными растениями в горшках, и от этого в секретарской уютно и много зелени.
За столом сидела еще одна монахиня в черном, перед ней – открытый ноутбук, а рядом кипа каких-то документов, видно, бухгалтерская отчетность и счета. Она сосредоточенно работала и не сразу обратила внимание на то, что пришли посторонние.
Страшилин кашлянул, монахиня оторвала взор от экрана ноутбука, и Страшилин представился по полной форме, представил и Катю, показал служебное удостоверение.
Монахиня – это и была сестра Милица – встала. Катя не могла определить ее возраст – лет около пятидесяти, а может, меньше.
– Нам необходимо увидеться и переговорить с игуменьей Евсевией, – сказал Страшилин, – пожалуйста, доложите ей, что мы пришли.
– Матушки Евсевии сейчас нет, – кротко ответила сестра Милица. – Она в Москве на обследовании в кардиоцентре, вернется только к вечерней службе. Простите, а по какому вы вопросу?
– Мы расследуем дело об убийстве в поселке «Маяк», это недалеко от вас.
– Господи спаси и сохрани! Убийство!
– Да, убийство. Убит некто Уфимцев, пенсионер, пожилой человек. Нам надо прояснить один вопрос, скажите, монахини вашего монастыря оказывают благотворительную и социальную помощь одиноким пенсионерам?
– Да, оказывают, это одно из наших послушаний, одно из направлений благотворительной деятельности монастыря. Да вы присаживайтесь, – сестра Милица гостеприимно указала на стулья вдоль стены.
– Я вижу, монастырь ваш еще в стадии реставрации, – Страшилин кивнул на окно.
– Много, много еще работы, мы трудимся не покладая рук. Здания предстоит восстановить – здесь ведь раньше все принадлежало фабрике и железнодорожным складам. Тут столько работы, стройка сплошная кругом, – сестра Милица вздохнула. – Сколько лет в беспрестанном ремонте живем. Но сестры не ропщут, это все на благо обители.
– А большой у вас монастырь, много сестер? – спросила Катя.
– Нет, не большой, пока еще обитель не может себе позволить… У нас здесь тридцать монахинь и десять послушниц. Много монахинь преклонного возраста из других монастырей. За ними нужен уход. Можно сказать, что у нас отраслевой монастырь.
– Как это понять?
– Ну, у нас тут различные аспекты деятельности – наставничество, во-первых. Наш монастырь организовал приют для девочек-сирот от шести до четырнадцати лет и осуществляет над ним попечительство. Всего двадцать пять воспитанниц, пусть и скромная лепта в воспитание подрастающего поколения – это все, что мы пока можем себе позволить в смысле финансов, – но мы стараемся. Приют – это наше детище. Во-вторых, это певческое послушание. В монастыре очень хороший хор. И третье – это, конечно, благотворительная деятельность в виде помощи ветеранам, одиноким пенсионерам, больным. Всем, кто проживает в окрестностях нашей обители. У нас договор с социальными службами и местной администрацией.
– А как на практике осуществляется эта помощь? – спросил Страшилин.
– Ну, для сестер – это послушание: работать в миру. Они посещают своих подопечных, работают как представители социальной службы. Помогают. Это не только духовное окормление, но и реальная помощь – уход, забота на дому. Иногда работают как сиделки в местной больнице и на дом к одиноким старикам и больным приходят.
– И в поселке «Маяк» тоже?
– Да, конечно, это же совсем рядом. Только там не очень много тех, кому реально нужна наша помощь. Там люди обходятся своими силами.
– Ну да, поселок не бедный, – хмыкнул Страшилин. – А вы можете нам сказать, кто из ваших сестер имеет послушание ухаживать за одинокими пенсионерами именно в «Маяке»?
Сестра Милица опустила глаза.
– Вам лучше по этому вопросу поговорить с матушкой Евсевией.
– Но она же отсутствует, а дело срочное, расследование ждать не может.
– Но я не уполномочена вести переговоры с полицией.
– Но это же простой вопрос, житейский – кто из ваших монахинь…
– Послушниц, – поправила сестра Милица.
– Ну, пусть послушниц… помогает пенсионерам в поселке «Маяк».
– Сестры Римма, Пинна и Инна.
– Как вы сказали?
– Сестры Римма, Пинна и Инна, – повторила сестра Милица с укоризной. – И все-таки вам лучше поговорить об этом с матушкой Евсевией.
– Извините, мы вынуждены настаивать, – сказал Страшилин веско. – Так где я могу увидеть сестер?
– Хорошо, я сейчас пошлю разыскать их. А вы пройдите, пожалуйста, в комнату для паломников. У нас тут женский монастырь, строгий устав. Простите, вы не можете у нас перемещаться, как вам заблагорассудится.
– Конечно, конечно, можно один вопрос? – спросила Катя. – Как нам обращаться к сестрам? Сестра Римма? Или матушка Римма или матушка Пинна?
– Они все трое еще только послушницы, никто из них не совершал пострига и не принимал монашеского обета, – ответила Милица. – Вообще матушкой мы тут в монастыре называем только игуменью.
– Евсевию?
– Да. Сестры друг к другу обращаются «сестра».
