Она привычно осмотрела машинку, поменяла шпульку и заправила белую шелковую нитку, качнула ногой доску – машинка застучала ходко.
– Монастырское что-то шьете, да? – спросила с любопытством сестра больной – О, да у вас все по выкройкам… Ризы, да? Белые ризы?
– Нет, это не ризы.
– Ой, да у вас тут кружева… Ох, на подвенечное платье похоже.
– Это и есть подвенечное платье, – ответила сестра Инна и начала строчить на машинке.
– Красивая ткань, это кому же такое?
– Монастырь берет заказы на шитье, – ответила сестра Инна.
– А вы, я смотрю, не только за больными ухаживать, но и шить мастерица.
– Меня мать учила.
– Мать настоятельница?
– Нет, – сестра Инна покачала головой в черном полуапостольнике послушницы, – моя мать, мама.
Сестра больной села на диван возле швейной машинки.
– А, понятно, то-то я гляжу… Она вас навещает в монастыре?
– Нет.
– Вы такая молодая. – Сестра больной покачала седой головой. – Вы уж не обижайтесь на меня, на старуху любопытную, но вы ведь такая молодая. И это тяжело должно быть – вот так от мира насовсем отречься, в монастырь себя упечь. Без родителей, без друзей. Тяжело, наверное, очень.
– Нет, не очень, – сестра Инна низко нагнулась над швейной машинкой.
Она шила самозабвенно.
Подвенечное платье…
Должно получиться очень, очень красивым. Она уж постарается.
В памяти всплыло видение – то, другое свадебное, подвенечное платье. Кирилл… он берет ее за руку. Их венчание в соборе, огоньки свечей.
Все чинно, да, очень чинно, как и должно быть.
А потом ее собственное подвенечное платье аккуратно висит на плечиках на шкафу. Она только что сняла его. За окном темно.
Ее муж… да, теперь Кирилл ее муж… он в душевой кабине – там шумит вода. И он что-то долго не идет в спальню. Хотя она давно уже легла в их брачную постель.
В старой швейной машинке что-то заело.
Сестра Инна начала терпеливо распутывать скомканные иглой нитки – так не пойдет, строчка должна быть ровной. Это ведь другое подвенечное платье. И оно должно выйти просто идеальным.
Больная за стеной слабо застонала – ее престарелая сестра пошла ее проведать, но сразу же вернулась: ничего, мол, все как обычно.
Сестра Инна дежурила в своем послушании в этой квартире, насквозь пропитанной болезнью и смертью, что уже не за горами.
Она строчила на швейной машинке, надеясь, что, возможно, сегодня она дошьет это чудесное рукоделье до конца.
Глава 25
Старые грехи
На следующее утро Катя после аврала и организационного триумфа прошедших суток вообще не ожидала какой-то активной следственно-оперативной деятельности. Так всегда вроде – за авралом следует краткое затишье.
Однако у Андрея Страшилина имелось свое представление о том, как должны строиться следствие и розыск. Все, что можно сделать сегодня, – надо делать только сегодня.
Катя не успела еще дописать коротенький очерк об ограблении магазина в Подольске для криминальной хроники интернет-портала, как Страшилин снова появился в ее кабинете.
Катя заметила: он никогда ей не звонил, да и в дверь не стучал. Просто возникал на пороге, закрывая своим квадратным торсом весь проем.
– Елена Уфимцева есть в базе данных Петровки, – сообщил он, не утруждая себя восклицанием «Доброе утро!».
– Как вы и предполагали – наркотики? Она наркоманка?
– Нет, не наркотики. – Страшилин прошел к окну и оседлал стул, повернув его спинкой к Кате. – Интересный расклад там. Только давний. Отказной материал на возбуждение уголовного дела восьмилетней давности.
Катя сразу же закрыла свой ноутбук с недописанной статьей. Что еще за интересный расклад? Что Страшилин накопал за вчерашний вечер по базам оперативных данных?
– Значит, если коротко, а там в информации по отказному только коротко, и никак иначе, то произошло вот что: шестнадцатилетняя школьница Елена Уфимцева проживала вместе со своим родным дедом Ильей Уфимцевым в квартире на Трубной площади – той самой. Дед занимался воспитанием внучки, так как отец ее вместе со своей новой семьей постоянно находился за границей, а мать девочки умерла. И вот шестнадцатилетняя девица рассказала в школе одной из учительниц, что дед дома не дает ей прохода, пристает. В школе у нее уже имелись прогулы, она плохо училась, испытывала большие проблемы из-за пропусков занятий. И в школе сразу обратились в ОВД. Девица и там сначала подтвердила свои обвинения к деду насчет сексуальных домогательств. Уфимцева вызвали, он все отрицал. Разгорелся невообразимый скандал. А потом Елена призналась следователю, что просто оговорила деда, потому что он не одобрял ее образ жизни – она, мол, с парнями встречалась, поздно приходила домой, гуляла, а он устраивал ей выволочки, воспитывал. В общем, таким способом она попыталась ему отомстить. Петровка провела проверку, данные о сексуальных домогательствах не подтвердились. В возбуждении уголовного дела на Уфимцева отказали.
– И? – спросила Катя. – И что произошло дальше?
– Я оперирую лишь сведениями базы данных – там справка об отказном.
– Скандал в семье, и какой еще. Только сейчас – мы же с вами видели ее там, в квартире. Не похожа она на гуляку.
– Восемь лет – немалый срок. Но что, если предположить…
– Что предположить?
– Что не оговорила она дедулю тогда. Было у них там что-то между собой такое. Старые грехи, – Страшилин раздумывал вслух, – сексуальные домогательства к девочке, к внучке родной… И соотнести все это с нашими фактами – с теми стихами пророка Иезекииля, с посещением Уфимцева монашками.
– Вы опять пытаетесь выстроить версию, что Уфимцев приставал к кому-то из них.
– Самая простая версия – начал приставать, а монашка его по голове лампой.
– Андрей Аркадьевич, вы вспомните Елену Уфимцеву – ей всего за двадцать сейчас, она сама похожа на затворницу, на узницу. И бойфренда в квартире и в помине нет – никаких намеков, никаких мужских вещей, – сказала Катя. – Она вся зажатая какая-то, жалкая.
– Однако в тот самый вечер, когда деда убили, ее черти куда-то из дома понесли, судя по всему, в направлении станции метро, откуда автобусы в их поселок ходят. Ладно, разбираться надо во всем этом детально. – Страшилин встал со стула и повернулся к окну. – Там, в справке по отказному, еще кое-что весьма интересное значится.
– Что?
– И тогда Уфимцев уже в пенсионерах числился, но указано там прошлое место его работы и должность, какую он занимал в восьмидесятых годах, – завотделом административных органов ЦК КПСС по кадровой работе. А это ранг министра, – сказал Страшилин. – Давно все это уже быльем поросло, однако пост в те времена был более чем солидный, насколько я понимаю. Теперь ясно, откуда это все – квартира такая на Трубной, карьера дипломатическая для сынка, средства, этот вот коттедж в элитном поселке. Все еще с тех былых времен. Нам надо найти кого-то, кто мог бы нас просветить насчет прошлого Уфимцева и его войны с внучкой, окончившейся оговором и клеветой, если то, конечно, была клевета, а не правда. Семьдесят семь лет старику – его ровесники – партийцы-цековцы все поумирали небось.
