Прошел час. Страшилин уже потерял всякое терпение. Катя думала, что это их вот таким способом здесь, в монастыре, ставят на место – призывают к смирению. Мало ли что вы из полиции – тут свои правила. Раз приехали к нам – ждите.
И вот, наконец, сестра Римма появилась в комнате для паломников. В черной одежде – тихая и скромная. Вошла все той же своей легкой, почти невесомой, походкой.
Балерина…
Только они умеют ходить вот так – не касаясь земли.
– Добрый день, – поздоровался Страшилин, – у нас к вам снова вопросы, сестра Римма.
Она села напротив них на стул, сложила руки на коленях – все как в прошлый раз.
– Я слушаю вас. Чем могу помочь?
– Ваш отец…
– Мой отец?
– Да, ваш отец Виктор Мурин…
– Мой отец умер.
– Его убили, – сказал Страшилин. – Вы в миру Маргарита Полторак, всегда носили фамилию своей матери. Но ваш отец Виктор Мурин – известнейшая личность в криминальных кругах, очень влиятельная фигура.
Сестра Римма посмотрела на Страшилина в упор. И в темных глазах ее уже не было смирения.
– Что вам угодно от меня? – спросила она холодно.
– Мы расследуем дело об убийстве Ильи Уфимцева. Он ваш подопечный, вы навещали его с сестрами-монахинями. Выяснилось, что ваш отец, по сути, был крестным отцом мафии, третейским судьей преступного мира. Разъяснение таких вопросов, как устойчивые криминальные связи, – это как раз наша компетенция, следствия.
– Мой отец лежит в земле уже девять лет, – сказала сестра Римма. – При его жизни я всегда дистанцировалась от него и его дел. Не стану скрывать – я знала, кто мой отец. Он сам мне говорил. Он бросил мою мать, не жил с ней никогда одной семьей. Но меня он не оставлял своей заботой, давал деньги, был щедр. Оплачивал мою учебу в балетном училище. И потом всегда поддерживал меня материально. Это все, что нас связывало с ним долгие годы. Когда моя мать умерла, он снова не оставил меня в беде. Мы даже сблизились, он старел. Но я никогда не одобряла того, чем он занимался. Я всегда держалась в стороне от этого.
– Ну да, театр, балет, спектакли, аплодисменты, – кивнул Страшилин. – Как же вы после такой яркой театральной жизни в монастыре оказались?
– Вообще-то я не обязана вам отвечать, – сказала сестра Римма. – Вы вторгаетесь в мою частную жизнь без всяких на то оснований. Но…
– Да? – Страшилин достал из своего кейса протокол допроса. – А это у нас с вами сейчас не частная беседа, а официальный допрос.
– Но я вам отвечу. Я расскажу. Чтобы не было никаких недопониманий между нами и подозрений. – Сестра Римма посмотрела на притихшую Катю, словно приглашая ее в союзники. – Да, то была криминальная разборка. Так мне потом объяснили такие же, как вы, следователи, оперы, занимавшиеся всеми этими уголовными делами, которые, как рой, внезапно стали клубиться вокруг моего отца. «Ваш отец – преступник, и прикончили его такие же бандиты, свои» – так мне тогда сказали в следственном управлении на Петровке, куда вызывали меня на допросы. Сама того не желая, я внезапно оказалась в аду. В настоящем аду. В газетах писали про отца бог знает что, по телевизору тоже… В театре узнали, что я его дочь. «Дочь мафиози», – шипели мне в спину. Возникли всякие сложности на репетициях, в коллективе стали придираться. А потом начались странные ночные звонки с угрозами. Я не знаю, каким бизнесом владел мой отец, где и что он имел, в каких банках лежали деньги. Но мне стали звонить и угрожать, заставляли отдать: «Отдай, что тебе не принадлежит, а то хуже будет». Я боялась за свою жизнь, я боялась за свое будущее. У меня имелись поклонники, но их мигом не стало – все от меня отказались, отвернулись. И я отчаялась… я поняла, что прежняя моя жизнь кончилась. Надо начинать новую с чистого листа. Под новым именем, разорвав все связи с прошлым.
– И вы ушли в монастырь? – спросила Катя.
– Да. Уехала в Калужскую область, там тихий монастырь. Потом уже, через несколько лет, когда началась реставрация Высоко-Кесарийского монастыря, я перевелась сюда с благословения игуменьи Евсевии.
– Вы жертвовали какие-то средства, деньги? – спросил Страшилин.
– Я пожертвовала некоторые средства, которые могла себе позволить. Я буду с вами откровенна – мой выбор монастырской жизни продиктован тем, что мне потребовалось убежище, – сказала сестра Римма. – Я могу долго говорить вам о духовных потребностях, о вере, но… прошлое научило меня, что полицейские – люди циничные и таким объяснениям не верят. Так вот я говорю вам как есть: мне нужно было убежище. И я его получила. После убийства отца и этого кошмарного уголовного скандала, который грянул, я стала парией в своей среде – в той среде, где прожила всю жизнь. Дочь мафиози… Ну а здесь я сестра Римма. Монастырь предоставил мне кров, и тут я обрела душевное равновесие и новый статус.
– Какой статус? – спросил Страшилин.
– Послушницы.
– Вы намерены постричься в монахини?
– Возможно, в будущем.
– Ну хорошо, с этим вопросом все ясно. – Страшилин покладисто кивнул. – Понимаю, что это для вас неприятно – вспоминать все это, но я обязан выяснить для следствия.
– Я не сержусь. Гневаться – это грех, – сказала сестра Римма.
– И у сестер Пинны и Инны, с которыми вы оказывали помощь Уфимцеву, в прошлой жизни тоже произошли трагедии. Одна – чемпионка по боксу, убила свою соперницу на ринге, у второй муж покончил с собой в медовый месяц.
– Вы и о них все узнали, – произнесла сестра Римма. – Сестры хлебнули горя в жизни. Я знаю, они не очень-то многословны, но мы говорили об этом. Я не буду от вас скрывать – мы говорили об этом. Для них монастырь тоже стал убежищем. Знаете, когда смерть являет себя во всей своей грозной неотвратимой мощи, что может сделать слабый человек?
– А с Уфимцевым вы или сестры о своем прошлом разговаривали?
– Нет, никогда.
– А он с вами говорил о своем прошлом?
– О каком прошлом?
– Ну, он когда-то занимал крупный пост в ЦК, почти министр. Партийный босс был.
– А, это, да, он иногда говорил о своей работе, но я не придавала этому особого значения. Я видела в нем лишь старика, за которым нужен уход, потому что он одинок и брошен.
– Но его интерес к религиозным вопросам, к Библии… Он ведь из старой породы – они в прошлом на Пасху устраивали концерты, чтобы молодежь церковную службу ночную не посещала. И вообще проповедовали атеизм, а тут вдруг – вас он стал привечать, тексты божественные читать. Мне непонятна эта метаморфоза, я хочу разобраться.
– Это метаморфоза возраста, – ответила сестра Римма. – Я вам повторяю, смерть, она…
– Но религия больше о вечной жизни рассуждает…
– Смерть, – повторила сестра Римма, – это единственное, что начинает нас волновать в определенный момент. Для Ильи Ильича тот момент наступил. Он страшился смерти. Он боялся умереть. Он спрашивал нас… Он хотел слышать слова поддержки и утешения. Мы порой разговаривали по душам – так ведь это называется, да? Вы это от меня хотели услышать? Мы с сестрами с ним разговаривали по душам. Пытались его успокоить.
