– Опрокинул чашку? – Баська задумалась. – Нервничал, не иначе. Он что-то чувствовал, говорят, люди чувствуют свою смерть. И еще говорят, в случае насильственной смерти жертва даже не успевает осознать, что умерла, и думает, что все еще жива.
– Баська, прекрати! – закричала я. – И так тошно. Все равно не верю. Не вижу мотива.
– Деньги! Если у него есть… была женщина, если он собирался разводиться… Неужели непонятно?
– Непонятно. Не верю. Даже если бы они развелись, он бы ее обеспечил.
– С квартиры пришлось бы съехать и с дачи. И деньги уже не те. Она же все теряет. Сколько уже писали об этом! Кроме того, оскорбленное самолюбие.
– Баська, ты совсем свихнулась на своих сериалах, – сказала я с досадой.
– А если не она, то кто?
Мы посмотрели друг на дружку.
– Этот! Который Николеньку! – вскрикнула шепотом Баська. – И капитана Астахова!
– Николеньке выстрелили в голову, а Волика… ударили кинжалом.
– Откуда ты знаешь?
– Я видела на полу кинжал с костяной рукояткой и длинным лезвием.
– Знаешь, когда я его увидела… – Лицо у Баськи вдруг сморщилось, и она заплакала. – Я его не любила… он был смешным маленьким неинтересным человечком… а сейчас я бы что угодно отдала, чтобы его вернуть. Бедный Волик… Но если не тот, который Николеньку, тогда кто?
Мы посмотрели друг на дружку.
– А тебе не кажется, что он все время крутится где-то рядом? Анюта, надо немедленно звонить Федору Алексееву! Я еще понимаю, почему Волика – у него антиквариат и деньги, а при чем ты? Знаешь, это просто ужасно, что в мире столько жестокости и подлости. Может, останешься сегодня дома? Позвоним твоему Савелию, скажем, что опять встряли в убийство… прямо хоть из дома не выходи. Как по-твоему, ее арестуют?
Я вспомнила испуганную Ольгицу с размазанным гримом, облегчение, с которым мы вылетели из квартиры, то, как она смотрела нам вслед – уже не с нами, уже другая, словно зараженная смертельной болезнью… Я едва не задохнулась от отвращения к себе, к нам всем. Друзья… Мне было стыдно. Баська поняла и сказала:
– Хороши, нечего сказать! И Лешка тоже, мачо гребаный! Давай звони Федору! Прямо сейчас! Может, у него есть хороший адвокат.
Говорят, тонущий хватается за соломинку. Как никогда, нам сейчас было нужно участие, сильный рассудительный мужик был нам нужен, который сказал бы: «Хорош реветь! Расскажите еще раз про этот вечер. Не пропустите ни малейшей детали. И позвоните Ольге. Скажите, что мы сейчас приедем. Как, говорите, фамилия этого полковника?»
Я достала из сумочки телефон. Часы показывали семь десять. Федор откликнулся сразу и, похоже, не удивился. Я сбивчиво рассказала ему про новое убийство, испытывая при этом облегчение – словно переложила тяжкую ношу на его плечи. Он выслушал, не перебивая, и сказал, что сейчас приедет.
Он действительно приехал через тридцать минут. В своем белом плаще на меху и шляпе, свежий с мороза, деловитый, серьезный. От него пахло холодом и снегом. Мы, две бледные перепуганные тени, уставились на него, как на чудо, мага, фокусника, который должен вытащить из рукава кролика или удава.
– Рассказывайте!
Он не перебивая выслушал наш сбивчивый рассказ и спросил:
– Зачем ей адвокат? Разве ее в чем-то обвиняют? – Он внимательно смотрел на нас, и я почувствовала, как у меня загорелись уши.
– Понимаете, мы подумали… – Я взглянула на Баську.
– Мы подумали, что она… – промямлила Баська и замолчала.
– Что она причастна? – подсказал Федор. – Почему вы так подумали? Девушки, мне нужна вся картина без утайки. Все! Почему вы решили, что ваша подруга могла убить мужа?
Мы снова переглянулись. Он молча ждал. Мы заговорили наперебой:
– Они плохо жили… последнее время Ольгица… то есть Оля, говорила, что у него есть любовница…
– Он улетает в Лондон, а ее не берет… Отказался взять. У него контракт с Британским музеем на полгода…
– Он искусствовед, эксперт, работает в организации по охране памятников… И еще в Историческом музее… Состоит в каких-то международных комиссиях, Оля говорила…
– Часто бывает за границей… Прекрасно зарабатывает. Оля не работает…
– Она их видела на скамейке в парке. И теперь он отказался взять ее в Лондон. Она плакала, говорила, что он ее бросит. Она думает, что он едет с любовницей.
– Она рылась в его письменном столе… подобрала ключ и нашла платиновое колье, а он вошел и страшно разозлился…
– И ящики стола были открыты, и сейф. Он был за картиной, ее сорвали, она лежала на полу… и еще всякие бумажки…
Мы замолчали.
– Когда вы вошли в квартиру, вам не показалось, что там кто-то был?
– Нет… кажется, – сказала я.
– В доме есть консьерж?
– Да, но мы его не видели, по-моему, он спал. На входной двери код…
– Кто предложил пойти в театр?
– Ольгица… то есть Оля. Она достала билеты в студию, туда так просто не попадешь.
– Что за спектакль?
– «Гарольд и Мод». С нами еще был журналист Алексей Добродеев. Он подошел, и Бася нас познакомила.
– То есть раньше вы с ним не были знакомы? И Оля после спектакля пригласила вас всех к себе? Она любит гостей?
– Не были. Сначала мы поужинали в «Белой сове», у Леши там знакомые, нам дали столик… А потом она… Ольгица пригласила. Не знаю, я у нее никого никогда не видела, она говорила, что мы единственные ее подруги…
– Который был час?
– Около двенадцати.
– Когда вы вошли, она упомянула о муже? Возможно, позвала его?
– Нет… Кажется, она сказала, что он спит.
– Никого из вас не удивило, что она пригласила гостей на ночь глядя, когда муж, возможно, уже спал? Она сразу сказала, что он спит, или пошла в спальню и проверила?
– По-моему, сразу, – сказала Баська. – Она привела нас в гостиную, мы сели, а она пошла в кухню готовить закуски.
– То есть вам не известно, была ли она в спальне?
– Нет.
– Не была, – сказала я.
– Почему? – спросил Федор.
– Если бы она зашла в спальню, она бы увидела, что Волика там нет, и… наверное, заглянула бы в кабинет. А так она пошла в кабинет позже…
– Резонно. Зачем она пошла в кабинет?
– За альбомом с марками. Сказала, Волик собирает, а Леша заинтересовался. Она сказала, что сейчас принесет… и через минуту мы услышали крик. Мы побежали и увидели…
– Что вы увидели?
– Волика… Он почти лежал в кресле за письменным столом, на груди – кровь, а на полу всякие бумажки, квитанции…
