Я все еще думал, что мы имеем дело с последствиями поворота и просто слегка сбились с курса.
— Клади на борт!
Но рулевой все еще не докрутил штурвал, и мы по-прежнему шли направо. Даже если виновато течение и «Графиня» отклонилась от курса, другой пароход уже должен был увидеть наш левый красный навигационный огонь.
«Машина товсь», — звякнул телеграф. Полностью глушить двигатели в подобной ситуации было нельзя: мы не смогли бы сопротивляться течению и маневрировать. Снова изо всей мочи запел свисток, прямо у меня над головой вырвалось в небо облако пара. Когда резкий звук наконец смолк, капитан, сложив ладони рупором, прокричал невидимому шкиперу с встречного судна:
— Замедляй ход! Стоп! Боже, куда же ты правишь?
Впереди из тумана выплыли призрачные очертания настоящего гиганта. Казалось, он все же успел повернуть. Там на мостике должны были услышать призыв капитана, эхом разнесшийся над тихой водой. Но им было видно нас так же плохо, как и нам их. И тут по приближающемуся звуку колесных лопастей я догадался: да ведь пароход от нас всего в нескольких сотнях ярдов. Задохнувшись от неожиданности, я вдруг ясно увидел все три навигационных огня — белый топовый, красный левый и зеленый правый бортовые. Они приближались со скоростью поезда, мчащегося на всех парах. На неизвестном судне решили взять в сторону, потому что поняли: разминуться мы уже не сможем? Но с таким радиусом оно врежется прямиком в наш правый борт, причем очень быстро.
Вижу все три огня впереди,
Лево на борт, вот мой красный — гляди.
— Боже мой, капитан! — закричал с мостика первый помощник. — Смотрите! Он поворачивает направо! Лево! Лево на борт! Остановите пароход! Двигателям задний ход! Полный назад!
Но капитан уже и сам все понял. Он поспешил к правому борту и схватился за ручку машинного телеграфа. «Стоп машина». «Полный назад». Я отчетливо видел, куда именно переместилась ручка, да и циферблат над головой у рулевого отображал те же команды. Из вентиляционной шахты послышалось приглушенное звяканье — это повторял их телеграф в машинном отделении.
Капитан встречного судна явно не в своем уме или пьян! Быть может, он покинул мостик и оставил там вместо себя неопытного младшего офицера? Гигантский пароход снова принялся поворачивать направо, словно пытаясь выйти на пересекающийся курс. Но ведь это же приведет к катастрофе! С таким углом его форштевень через мгновение врежется в борт «Графини» в районе мидель-шпангоута. Нам в лоб светили все три его навигационных огня, а значит и он, несмотря на плотный туман, должен видеть наши. Почему же неизвестный капитан просто не пройдет прямым курсом, чтобы избежать столкновения? Красный бортовой огонь встречного теперь нацелился прямо на наш зеленый!
Справа по борту красный огонь показался —
Мигом дорогу я уступить обязался…
Но слишком поздно. Вопреки всякому здравому смыслу, призрачный гигант горой выплыл из тумана прямо на нас. И тогда я все понял. Это один из недавно спущенных на воду новых тяжелых пароходов, и он возвышается над сравнительно небольшой «Графиней», словно дом. Где-то в вышине сияли топовый и бортовые огни. Зеленый удалялся, ведь громадина разворачивалась прямо на нас. Так вот в чем дело! Судно такое огромное, что с капитанского мостика нас просто не видно! Зеленый огонь исчез, и даже белый топовый на таком близком расстоянии уже было не разглядеть. Лишь красный засиял еще ярче, приближаясь.
Наш рулевой, повинуясь приказу, выкрутил штурвал влево. Но он уже, конечно, знал, что на таком расстоянии это не спасет нас, в лучшем случае лишь смягчит удар. Неимоверно высокий форштевень летел нам прямо в правый борт. Никогда еще не приходилось мне чувствовать подобной беспомощности. Мы с Холмсом затеяли смертельно опасную игру с Роудоном Мораном. Неужели это его происки? Но как они могли осуществиться? Даже зловещему полковнику не под силу столкнуть в море два судна, словно два детских кораблика в пруду Кенсингтон-Гарденс.
На пароходной трубе приближающегося корабля взвыл свисток, но поздно. Отчаянно запел наш собственный, он все надрывался и надрывался, не смолкая, будто шнур заклинило. Двигатели, повинуясь команде машинного телеграфа, встали, и беспомощный паром покачивался на волнах, ожидая неизбежного столкновения. Вот колеса неимоверным усилием начали поворачиваться назад, но «полный назад» невозможно выполнить за такое краткое время. Практически парализованная «Графиня» покорилась своей участи.
Столпившиеся на носу люди закричали. На палубе поднялась паника. Пассажиры бросились на корму к отгороженному салону первого класса. Сейчас на корабле не нашлось бы безопасного укрытия, и несчастные хотели в эти последние мгновения лишь одного — убраться подальше от места столкновения. Если нос надвигающегося корабля врежется в колесный кожух, быть может, стальное колесо примет на себя основной удар и корабль каким-то чудом уцелеет?
— Бросай все! — крикнул капитан Легран рулевому. — И спасайся!
Как бы то ни было, сейчас штурвал уже совершенно бесполезен. Оглянувшись, я увидел, что матрос, оказывается, уже сбежал, не дождавшись команды.
И тут форштевень гиганта ударил прямо в платформу на нашем колесном кожухе. Иными словами, не задев самого колеса, пропорол деревянную площадку спереди от него — там, где главная палуба чуть выдавалась в стороны футов на двадцать. На борту врезавшегося в нас парохода красовалось название — «Принцесса Генриетта». Новый роскошный паром, тоже бельгийский, несомненно, следовал из Дувра в Остенде.
Платформа «Графини Фландрии» под натиском стального носа «Генриетты» треснула и подалась, словно мягкая древесина под ударом острого топора. Чтобы сохранить равновесие, я ухватился за высокую вентиляционную шахту. Как ни странно, вначале удар почти не ощущался, только доски палубы содрогнулись под ногами. Быть может, мы все-таки не обречены. Я вспомнил, с какой силой бились временами бортом в причал шотландские пароходы, по сравнению с этим наше крушение казалось не таким серьезным. Но тут «Принцесса Генриетта» наконец наткнулась на стальной каркас нашего машинного отделения. Мир вздрогнул.
Покинутый штурвал вращался то вправо, то влево. По палубе катились фонари и битенги. Из салонов послышался грохот бьющегося стекла. Под моими ногами дважды что-то отчетливо лязгнуло, резко и отрывисто. Значит, удар все-таки смертельный. Если бы не сопротивление каркаса машинного отделения, «Генриетта», вполне возможно, рассекла бы наш корабль надвое и все мы через минуту оказались бы на дне Ла-Манша. А ведь ее скорость составляла всего-навсего семь или восемь узлов. Ущерб от столкновения мог бы быть скромнее, кабы не тысячетонная масса этой махины из клепаного железа.
Как же это произошло? Ответ мне предстояло узнать уже совсем скоро.
Капитан «Принцессы Генриетты» должен был ясно представлять себе нашу позицию, ведь он слышал свисток и ответил на него.
И даже, по всей видимости, замедлил ход, ведь семь-восемь узлов — это вдвое меньше обычной скорости такого судна.
