В какой-то момент им показалось, что они вообще в комнате одни.
– Почему вы не кричали? Это же санаторий! Вас бы могли услышать и освободить! – не выдержал Захар.
– Они пообещали нас выпустить через час, потом еще через час… Они уходили, возвращались, приносили вино, конфеты. – Она заплакала, ее мокрые губы дрожали, а плечи судорожно вздрагивали. Однако никто не знал, что в эту самую минуту, когда она рассказывает свою девичью тайну, свой позор, все то, что мучило ее все последние годы, она испытала невозможное и неожиданное облегчение, словно яркий солнечный луч высветил темные и кажущиеся грязными углы ее души, которые на самом деле оказались чистыми и светлыми. – Они сказали, что, если мы будем кричать, сюда прибегут люди, в том числе и работники санатория, которые хорошо знают моих родных, соседей, друзей, учителей… И что тогда они, Рыбины, скажут, что нас туда никто силком не приводил, что мы сами, пьяные и полуголые, пришли… А мы в ту ночь действительно выпили много шампанского, я и не знала, что оно так подействует… И тогда будет позор на весь город! Мы же дурочки молодые были, мы ничего не понимали, и для нас общественное мнение играло огромную роль… Я вам так скажу: у меня две маленькие дочери, и когда они вырастут, я научу их, как нужно действовать, если с ними случится что-то подобное, не дай бог, конечно… Не такие уж мы преступницы, чтобы нас осуждать! К тому же Рыбиных в Марксе, как потом выяснилось, очень даже хорошо знали, что по ним тюрьма плачет… Были бы мы с Наташей поумнее, мы бы кричали, орали, колотили в дверь, чтобы нас только услышали, потом бы непременно сдали все анализы, необходимые для проведения экспертизы, и мы бы посадили их, непременно! Я знаю, мне Эмма рассказывала, что мы – не первые, над кем они поглумились, поиздевались…
– Кто у нас Эмма? – осторожно спросила Лиза.
– Захар вон знает, это моя хорошая знакомая, можно даже сказать, подруга, она живет в лесу, как раз рядом с «Орлиным»…
Время от времени Захар стискивал зубы, сжимал кулаки, зажмуривался и мотал головой:
– Ну почему, почему ты мне ничего не рассказала еще тогда, в Марксе?! Да я бы уничтожил их, прибил… Я бы их на кол посадил…
Мирошкин задавал Гере вопросы, касающиеся ее местонахождения в момент убийства Рыбина:
– Ведь вы же ушли из дома, можно сказать, сбежали, 11 мая, так? То есть в день, когда был убит Рыбин. Где вы были в этот день с 15 до 17 часов?
– В Марксе.
– Как вы туда доехали? Где ваша машина?
– Я оставила машину в аэропорту. На стоянке. Надеюсь, что она до сих пор там. Я приехала на автовокзал, там наняла частника и доехала до Маркса. Уверена, что этот человек постоянно подрабатывает там извозом. Потому что, когда я садилась к нему, он сказал, что обычно набирает пассажиров не меньше двух и только после этого едет. Так для пассажиров выходит дешевле. Машина – старый, разбитый «Мерседес» черного цвета. Там еще сиденья покрыты жуткими цветастыми чехлами. Если вы его найдете, он узнает меня. Я заплатила ему очень щедро… Что же касается времени, то точно я сказать не могу… Возможно, я как раз в это время отбирала у одного пьяницы телефон, чтобы потом воспользоваться его сим-картой. Не хотела, чтобы меня вычислили по телефону. Вспомнила! Потом я зашла в кафе «Чайка», вымыла руки и взяла булочку с кофе. Может, меня там кто и вспомнит. Но главный мой свидетель – это, конечно, Эмма! Ну и Наташа, которая подъехала позже.
Она бросила взгляд на Захара. Подумала, что как раз в эту минуту он вспоминает, как она, возникнув перед ним из прошлого, из летней солнечной дымки, такая хрупкая и с виду беззащитная, попросила достать ей пистолет. Пистолет!
Надо было ему все рассказать. Он поехал бы в Саратов, разыскал Рыбина, пришел к нему и, быть может, застав его в живых, спас ему жизнь. Или… (Она вдруг почувствовала, как покрывается мурашками.) Или он бы его убил! Захара бы поймали и посадили! Нет, правильно она сделала, что ничего ему не рассказала! Захар – человек действия. Он бы точно закопал Рыбина живым где-нибудь в лесу, у него бы и рука не дрогнула. И если бы его вычислили, то посадили бы, а у него семья!
В дверь позвонили. Валентин, с мрачным видом сидящий возле двери на стуле и оказавшийся невольным свидетелем ее признания, вздохнув, отправился открывать.
Лиза, бросив взгляд на Глафиру, которая без слов ее поняла (потом выяснится, что они обе предположили, что это пришла вездесущая Дина Робертовна, которая по незнанию могла бы легко раскрыть весь их заговор с фиктивным пребыванием в этой квартире Геры), последовала за Шитовым.
Валентин посмотрел в глазок, потом на Лизу, стоящую от него в двух шагах, пожал плечами и открыл:
– Здравствуйте, Дина Робертовна!
Лиза обмерла. Вот только этого действующего лица и не хватало! Пока Шитов стоял к ней спиной, она успела приложить указательный палец к губам, мол, молчите, Дина Робертовна!
В руках Дины был плотно набитый пакет, из которого выглядывало розовое полотенце, вероятно, часть приданого Геры. Беспокойная свекровь решила, что в квартире Шитова явно не хватает женских вещей.
Лиза, мотнув головой Шитову – уходи, – приблизилась к Дине Робертовне:
– Умоляю вас, ни слова о нашем плане. Вы ничего не знаете.
– Да что здесь происходит?
– Вам лучше уйти, понимаете?
– Лиза, что случилось? Не пугай меня! – воскликнула она, и ее голос, коснувшись ушей Геры, находившейся в другом конце квартиры, заставил ту собраться с последними силами, встать с дивана и броситься к свекрови.
– Мама! – Она, босая, птицей пролетела мимо всех и оказалась в объятьях свекрови. – Мама, прошу тебя, пожалуйста. Забери меня отсюда… Я устала, я так хочу к девочкам. Как они? Как Анечка? Катя?
Дина Робертовна посмотрела на Лизу поверх головы Геры, спрашивая ее, как ей быть? Что делать? Что подумать? Она была крайне растеряна.
Лиза метнулась к Сергею:
– Сережа, ты же видишь, Гера ни чем не виновата. Давай уже отпустим ее. Она беременна, к тому же ей пришлось слишком многое пережить… Ну, нельзя ей волноваться, как ты не понимаешь!
Теперь уже Гера, отпрянув от свекрови, бросилась к Мирошкину, подбежала к нему, схватила его за руку:
– Послушайте, мне сказали, что Леву арестовали. Он никого не убивал! Это невозможно. Да и причины у него не было! Он же ничего не знал, ничего! Он и сейчас ничего не знает! Ему нельзя в тюрьму, я вообще не представляю, как он сейчас там, может, его бьют… Господи, это я во всем виновата, нужно было ему все рассказать еще тогда, давно, в Марксе!!!
– Гера, я понимаю ваши чувства… Мы во всем разберемся! А вы… хорошо… поезжайте домой…
Лиза, улучив момент, приблизилась к Дине Робертовне и прошептала ей на ухо:
– Ничего не предпринимайте, главное – ничего ей не рассказывайте, постарайтесь уложить ее спать, а я позже подъеду, и мы обо всем поговорим.
