А теперь им с мамой даже не хватило места в церкви, они остались во дворике, и свечей не успели купить, но вся Пасхальная была их!
Уходить домой сразу после Крестного хода не хотелось. Ольга Николаевна остановилась у ворот поговорить со знакомой, а Иван огляделся. Невдалеке от церкви стояла беременная барышня в платке и с аппетитом ела яичко. Ещё подальше, их сосед, старый Василий Петрович, вынув из кармана пакетик, разговлялся куском магазинного кулича.
Прямо из церковного двора Иван решил позвонить Андрею, известному ценителю православного Воскресения и Рождества.
– А я и забыл, что Пасха! – расстроился Андрей. – У нас неделю назад была. Хорошо, что ты позвонил! – и он замолчал, потерянный и изумлённый. – Нет, этак не годится! – вдруг воскликнул он. – Надо всё передумывать заново. Только, ты понимаешь, трудно возвращаться с нулём!
– Какой же у тебя ноль! – сказал Иван. – Ты столько повидал!
Андрей помолчал – как будто вёл подсчет, и, наконец, безрадостно отозвался:
– Да сколько?
На следующий день, любуясь за праздничным завтраком бабушкиными куличами и дедушкиной белой рубашкой, Иван был умилён – как всё-таки рады бывают люди примкнуть к традиции! Ему и самому нравилось, что солнце, согласно пасхальному обыкновению, разогнало облака и весело светило. И нравилось, что бабушке то и дело звонят – родственники, приятельницы, отрывают от трапезы, восклицают «Христос Воскресе». После завтрака он позвонил Оле – вызвать Макса на яичный бой, но, оказалось, они уехали. Иван почуял было тень, но не успел расстроиться, потому что сразу же загудел мобильник, и на экране появился номер Кости:
– Целую тебя! Люблю, дорожу и благословляю! – умудрённым голосом произнёс его «крестник» и прибавил еще немало благодарных вдохновляющих слов.
Иван нашёл, что Костя переигрывает с пасхальным умилением, но всё равно был рад, что смягчилось его злое сиротство – наконец, ребёнок был дома, с мамой.
– Воистину воскресе! – отозвался он на Костину длинную реплику.
– Мне на самом деле очень темно. Несмотря на Пасху, – продолжал Костя. – Но я терплю. Ты ведь сказал, что это пройдёт. Пройдёт ведь?
– Даже не сомневайся! – искренне подтвердил Иван.
– А ты знаешь, – произнёс Костя вдруг, как если бы не хотел говорить, но передумал. – У нас Бэлка! Прилетела сегодня утром.
– Всё-таки прилетела! – растерялся Иван. – Послушай, Костя, спроси у неё – она не хочет со мной увидеться? Мы ведь сколько не виделись. Я бы мог в любое время!
* * *
Они встретились легко. Свернув с центральной площади, легко зашагали по тихой улочке. Парижская его мечта о весенней Вене сбывалась в Москве! Иван заметил: Бэлка внутренне приподнялась по сравнению с тем временем, что они провели вместе. Трагическая интонация ушла. Резкость, если и осталась, то только во внешнем. Она была без макияжа, без каблуков, в подростковой куртке, самостоятельная, по большому счету спокойная, хотя и чуткая, как встарь. Ушла её общая с Костей огнестрельная энергия, остался ветер, но уже без пуль.
По привычке Иван заговорил было о Косте, но тема не удержалась, и вот уже Бэлка расспрашивала его о нём самом. Кое-что она знала об Иване от брата, но совсем немного.
Иван не стал отнекиваться и охотно выдал ей всё, на что набрела память: об обеих поездках к Андрею, о велосипеде, трёхдневном снегопаде, собаках, даже о Мише с его черноморскими планами. Бэлка слушала сочувственно. Может быть, временами ей и становилось смешно от детских забот Ивана, но она не выдавала улыбки.
– Вот ты видишь, что творится – бездельничаю напропалую! – весело выговорившись, подытожил Иван. – Удивительно – как земля меня терпит и кормит? Всё думаю – ведь надо бы сделать в жизни хоть что-то существенное! Хотя бы отца помирить с мамой… Мама согласна! Потом, хотим с дедушкой на даче перестраивать дом, чтобы можно было жить зимой. А в феврале дедушка болел! – вспомнил он и рассказал ещё и про дедушку.
– Я это всё проходила, – сказала Бэлка. – У меня дедушка тоже был «мой». Я над ним тряслась. Но ты подумай, глубокая старость – это ведь в порядке вещей. Это хороший, правильный порядок – ведь так? Это счастье, в сравнении с тем, что иногда у людей бывает.
– Да, – кивнул Иван. – Я действительно, скорее рад…
Они прошлись по нескольким улицам, наобум выбирая, куда свернуть. Весеннее солнышко напекло им головы, а затем нашли облака, засквозил ветер. В старом, пахнущем весной переулке им попалась кондитерская с тремя столиками. Один они заняли.
Бэлка сняла свою полудетскую куртку и осталась в чёрной водолазке, обтачивающей подбородок. Внимательно глядел Иван на светлое, взволнованное лицо человека, который был когда-то готов разделить с ним жизнь: вот она, Бэлка! Камень сказочного благородства, прекрасный горный осколок, со своими планетарными тайнами, но не умеющий ни течь, ни гнуться.
Ивану хотелось оживить её бледность, дать ей в руки маки. Собираясь на встречу, он думал о цветах, но дарить букет показалось ему неловко, даже пошло. Зато теперь его осенило: надо было принести ей из дому чудную белую герань, всю в цвету.
Под лепет радио, заслонённые этим звуком, как ширмой, они продолжили прерванный разговор. Просто и кратко, не напуская никаких тайн, Бэлла пересказывала Ивану своё житьё-бытьё.
– Я снимаю квартиру возле большого парка, – говорила она. – У меня холостяцкий быт, но всё удобно, всё даже с маленьким шиком. Иногда приезжает подруга из Москвы. Больше никого не бывает. Я теперь очень тихо живу.
Иван кивнул согласно. По земным меркам за ошибки юности с них взяли немного, но достаточно, чтобы оба перестали суетиться по пустякам.
– Почему ты не хочешь вернуться? Всё-таки у тебя здесь Костя, родители, – спросил он, но не так, как Андрея, без укора, напротив, желая услышать надёжное оправдание.
– Видишь ли, – отвечала Бэлла. – Мама – вся в прошлом. Собирает какие-то воспоминания, историю семьи. Как я её оттуда вырву? Зимой гостила у меня две недели – и вся извелась. Ей всё хотелось в Москву семидесятых. Понимаешь – не просто в Москву! Так что, мама живёт прошлым. А Костька живёт будущим, и я ему нужнее в Европе – может, ещё учиться ко мне приедет. А, кроме того – деньги. Я ведь не одна, на мне вся компания. Там всё-таки больше можно заработать, чем здесь…
– Зато здесь вы были бы вместе, – сказал Иван.
– А это пока никому не нужно, – возразила Бэлла. – Можно, конечно, искусственно подогревать своё гнездо, устраивать чаепития. Только зачем? Ещё успеем. Мама состарится, Костька перегорит, что при его темпераменте неизбежно – вот тогда вернусь. Ты не сомневайся – я вернусь, когда придёт время.
Иван не сомневался. Горестного практицизма Оли не было в Бэлке. Она летала выше и видела ясно, как следует поступать.
– Я даже и сейчас могу остаться, – вдруг произнесла она. – Если Костя или мама попросят. Работа, Европа, перспективы – это всё такая игра! Неужели я из-за бирюлек брошу живого человека? Если только хоть кому-то буду нужна…
