— Послушайте. Ничего у нас с вами не будет. Я вам это уже говорила — в прошлый раз.
— Хоуп, дайте мне хотя бы…
— А как же Роберта? — Я повернула кинжал в ране. — Мне симпатична Роберта. — Это была ложь. — И мне симпатичны вы. Но не более того. А вы поступаете нечестно по отношению к нам обеим.
У него на лице появилось такое выражение, будто он терпеливо жует хрящик, который не может выплюнуть, поскольку хорошо воспитан.
— Я прошу вас, Ян.
— Извините меня. Я больше… Это больше не повторится.
Вайль вышел. Я села за письменный стол и немного подумала о случившемся. Потом прочла его статью. Статья оказалась действительно хорошей.
Роберта Вайль была бесцветной и полноватой. Свои жесткие светлые волосы она убирала со лба и стягивала на затылке в свалявшийся, свисающий сосульками конский хвост. Не то чтобы она была вовсе непривлекательной, но рот у нее был усталый и дряблый. После еды она закурила. Она курила только в отсутствие мужа.
— Где Ян? — спросила я, усаживаясь напротив нее с подносом.
— Ему что-то не по себе. Не хочет есть.
Я выразила сочувствие и принялась за еду. В Роберте было что-то, что ставило меня в тупик. Возможно, это был ее замкнутый, непроницаемый вид. О чем она думает? В каком настроении — весела ли, печальна ли? Нужно ли с этим считаться? А возможно, все дело было в тайне, окружающей отношения некоторых пар; при виде них начинаешь мучиться, во-первых, вопросом, как они вообще могли потянуться друг к другу; и во-вторых, полным непониманием, чем каждый из них мог другому понравиться… Наверное, я не вполне справедлива, подумала я. Я могла себе представить, что интересного или привлекательного нашла Роберта в Яне, но что Ян увидел в Роберте — тут я пас. Но, продолжала размышлять я, всегда вступаешь на зыбкую почву, когда пытаешься разобраться в любовных делах других людей, понять, что кого-то привлекает или отталкивает. Я ошибалась здесь столько раз, что и не вспомнить, а моя самая старая подруга Мередит призналась мне уже после того, как мой брак распался, что всегда недоумевала, с чего я так помешалась на Джоне Клиавотере. Я была поражена — мне казалась, что всем это должно быть ясно как день.
Я снова сосредоточила внимание на Роберте, которая повествовала мне что-то о своих наблюдениях у искусственной зоны кормления. И напрочь перестала ее слушать, когда в столовой появились Джинга и Маллабар. Необычный вид Маллабара бросался в глаза. Он как-то по-особенному расправил плечи, и даже цвет его глаз — я понимаю, что это звучит нелепо, — стал ярче. Он прошел на кухню, а Джинга подсела к нам с Робертой.
— Что происходит? — спросила я.
— Юджин вам расскажет. У вас нет сигареты?
Я предложила ей «Таскер». Роберта предложила «Кул». Она взяла сигарету у Роберты. Мы обе закурили, Роберта пошла за пудингом. Джинга повернулась ко мне и уселась в позе, означающей, что меня ждет доверительный разговор. Лицо у Джинги узкое, губы тонкие, преждевременно увядшие и окруженные морщинами от многолетнего пребывания под африканским солнцем. Глаза у нее странные, верхние веки тяжелые, полуспущенные, словно ей смертельно хочется спать и она делает над собой усилие только ради вас. По-английски она говорит хорошо, но с заметным акцентом, наверное, швейцарско-французским, поскольку она из Лозанны. Она очень худа. По-моему, в соответствующей одежде она могла бы выглядеть элегантно. Но я не видела ее ни в чем, кроме рубашки и брюк. На ней никогда не бывало никакой косметики.
Она улыбнулась и похлопала меня по руке. Джинге я нравилась, я это знала.
— Хоуп, Хоуп, — проговорила она с комическим отчаяньем в голосе. — За что Юджин на вас так злится? Прошлым вечером он был вне себя.
Я пожала плечами, вздохнула и рассказала ей кое-что о том, как мертвый детеныш шимпанзе превратился в детеныша бабуина. Она сказала, что ей все это непонятно.
— И где же труп? — спросила она.
— Его уже нет, — я кивнула в сторону Хаузера. — Он его кремировал.
Джинга поморщилась.
— Ну, понимаете, Юджин так беспокоился. За судьбу проекта. Вы же знаете, что денег нет? Это ужасно. — Она на секунду задумалась, провела рукой по голове, запустив пальцы в свои короткие волосы. Потом медленно, глубоко затянулась, щеки у нее запали. Выдыхая дым, то ли улыбнулась мне, то ли скорчила гримасу.
— Но теперь, я думаю, все будет хорошо.
— То есть?
— Подождите, сейчас узнаете.
Она указала в сторону. Я обернулась. Маллабар выходил из кухни, держа в руках две бутылки асти спуманте с фольгой на горлышках. Разговоры за столом стихли, пока он подчеркнуто церемонно расставлял бокалы и, хлопнув пробками, разливал пенящееся вино, театральными жестами призывая нас всех к молчанию, отметая любые предположения о том, по какому поводу нас так угощают.
Итак, мы покорно ждали с налитыми бокалами, а Маллабар стоял во главе стола, слегка опустив подбородок, на скулах у него перекатывались желваки, челюсти работали, словно он пережевывал и проверял на вкус ту речь, которую собирался произнести. Я почувствовала, что за спиной у меня кто-то есть, и обернулась. Я увидела, что сзади выстроился весь персонал столовой и большинство подсобных рабочих. Джоао поймал мой взгляд и попытался что-то сказать мне одними губами, но я не могла понять, что именно. Маллабар воззрился на потолок; глаза его казались влажными. Он откашлялся.
— Последние три года, — сказал он хрипловатым голосом, — были самыми трудными на моей памяти за более чем двадцатилетнюю историю Гроссо Арборе. — Он помолчал. — Если мы смогли продолжать работу, то в значительной степени, — тут он простер к нам обе руки ладонями вверх, — благодаря вам, мои друзья и коллеги. В самых сложных обстоятельствах, весьма сложных, и перед лицом все возрастающих трудностей мы боролись за то, чтобы утверждать и развивать научные представления, которые зародились здесь почти четверть века назад.
Теперь он улыбался. Он сиял, демонстрируя свои крепкие зубы.
— Сейчас, я вправе это сказать, наши черные дни позади. Будущее предстает перед нами в радужном свете. — Он энергично тряхнул головой. — Сегодня днем я узнал, что фонд Дю Вина в Орландо, штат Флорида, намерен предоставить нам грант размером в два и три четверти миллиона долларов США, которые нам предстоит расходовать на протяжении будущих четырех лет.
Хаузер крикнул «Ура», мы все захлопали в ладоши. Тоширо оглушительно свистнул.
— Мы уже набираем новых сотрудников в Штатах и в Британии, — торжествующе продолжил Маллабар. — Через несколько месяцев мы сможем возобновить перепись. Мы ведем переговоры с Принстонским университетом о приглашении еще двух специалистов для исследовательской работы. Нам предстоит немало интересных и значительных дел. Мои дорогие, верные друзья, Гроссо Арборе спасен.
Мы подняли бокалы и с подачи Хаузера выпили за здоровье Юджина Маллабара.
После асти спуманте мы перешли к пиву. Мы сидели за столом, ликуя по поводу нашей удачи, смеялись и болтали. Даже я, новый здесь человек, ощущала радостный подъем, не столько из-за самих новостей, сколько из-за ликования, в равной мере написанного на лицах всех старожилов. Еще четыре года, большой грант от влиятельного фонда. Мы решили, что лиха беда начало, где есть один, там будет и много. Твердая валюта — доллары — должна ослабить ограничения, наложенные правительством по причине гражданской войны. Возможно, Маллабар и прав: на том конце радуги нас ждет светлое будущее.
