Когда мы проходили мимо работавших на полях мужчин и женщин, они с любопытством разглядывали меня. Потом мы начали подниматься в гору, вид местности изменился, нас снова обступила и поглотила саванна. Мальчик ткнул пальцем в сторону хлопковых деревьев, которые росли над нами, на гребне возвышенности. Шум раздавался оттуда, сказал он и убежал.
Мы еще полчаса карабкались к этим хлопковым деревьям. Возле них мы разделились и начали прочесывать траву и кусты. Я обнаружила множество брошенных обезьянами семян. Они были дисковидной формы, похожие на орехи или на маленькие, примерно дюймового диаметра, косточки манго, которые окружала бледно-желтая, волокнистая мякоть, покрытая ворсистой, замшевой кожурой. Количество валявшихся на земле семян наводило на мысль, что здесь кормилась вся южная группа. На земле также лежало множество обломанных веток и оборванных листьев, но в этом не было ничего особенного: такую картину вполне могла дать обычная беззаботная и неопрятная трапеза группы голодных шимпанзе.
Потом меня позвал Джоао. Я бросилась к нему. Под нижними ветками большого куста лежала рука. Правая рука молодого шимпанзе, по-видимому, с крайней жестокостью вырванная из плечевого сустава. Я посмотрела на нее: она могла принадлежать только Маффину. Алда заглянул под куст. Он сунул туда палку, воткнул ее во что-то и дернул. Раздалось невероятно громкое жужжание, и куст весь зашевелился от множества взлетевших снизу мясных мух, блестящих и твердых. Казалось, на листья швыряли пригоршни гравия. Куст дрожал и вибрировал, мухи рвались наружу. Я попятилась, Алда через голову стянул рубаху и нырнул под ветки, чтобы вытащить тело.
Это был Маффин. Его тело объел какой-то мелкий хищник, может быть, саванная крыса: в открытой брюшной полости виднелись липкие распухшие внутренности. Лицо было в ушибах и ссадинах, как у Мистера Джеба, левая нога ниже колена отсутствовала. Покрытый запекшейся кровью правый плечевой сустав кишел муравьями. От тела не пахло, но когда Алда его вытаскивал, несколько петель кишечника, хлюпнув, вывалились из дыры в животе и потянулись следом.
Меня едва не вырвало, рот наполнился слюной. Мне стало дурно, увиденное не умещалось в голове. Маффин, невротик Маффин, который боялся отойти от матери. Я отвернулась, сплюнула на землю, сделала глубокий вдох. Открыла сумку и достала фотоаппарат.
Обратно мы шли очень долго. Я хотела взять с собой труп Маффина, но он был слишком поврежден, чтобы нести его в такую даль. Пока мы, усталые, тащились в лагерь, у меня было много времени для раздумий. Я спрашивала себя, что делать. Мистер Джеб и Маффин мертвы. Лена исчезла неизвестно куда, но я была убеждена, что на нее тоже напали и, с большой долей вероятности, убили. Итак, положим, рассуждала я, что трое моих шимпанзе убиты северянами. В том, что Маффин был их последней жертвой, я не сомневалась. Я живо помнила, как Пулул сидел на спине у Мистера Джеба и выкручивал ему ногу до тех пор, пока связки и сухожилия не лопнули и она не сломалась. Более хрупкие конечности подростка, да еще некрупного, для взрослого шимпи не проблема. Вполне развившиеся самцы очень сильны: я видела, как они почти без усилий ломали ветки толщиной в руку. Разорвать Маффина на части им не труднее, чем вам или мне открутить ножку от жареного цыпленка.
Трех моих шимпи не стало, в живых только пять: Кловис, Конрад, Рита-Мей, Рита-Лу и младенец Лестер. В северной группе семь взрослых самцов и несколько рвущихся в бой подростков. Каковы шансы у моей поредевшей группы выстоять против них? И еще один вопрос, не менее озадачивающий: что я скажу Маллабару? В первый раз я пожалела о том, что поспешила отправить статью в журнал. Тогда я не представляла себе, что события могут развиваться с такой скоростью. Внезапно желание отомстить Маллабару отошло для меня на второй план.
— Я не вполне понимаю, о чем вы говорите, — медленно произнес Маллабар.
Мы находились у него в бунгало, было около девяти вечера, мы сидели у него в кабинете. Это был маленький храм его самомнения. На стенах висело множество благодарностей, фотографий, почетных дипломов, но мебель была до аскетизма простая: два металлических картотечных шкафа, квадратный деревянный стол, используемый как письменный, и пара матерчатых складных стульев. Маллабар, чтобы его не упрекали в самолюбовании, объяснял, что этот интерьер предназначен для пополнения фондов. Важные спонсоры, оказавшись в кабинете, могли убедиться, какие результаты принесло их покровительство, а спартанская обстановка свидетельствовала о том, что деньги их тратили экономно и только по назначению.
Я сидела на парусиновом стуле, глядя на несколько вставленных в рамочки журнальных обложек; на них красовался тот же человек, что и напротив меня, за столом. Он слегка улыбался, но это была всего лишь дань вежливости. Он был настроен отнюдь не благодушно.
Я повторила.
— Я хочу взять самку с Юга и вернуть ее в северное сообщество.
— Хоуп, Хоуп, — он, исполненный убежденности, подался вперед. — Вы не понимаете. Это же не зоопарк. Мы не можем перемещать животных из одной клетки в другую. Сделать то, что вы предлагаете, было бы… нет, это исключено. Мы изучаем их естественный образ жизни. А то, что вы предлагаете, — это своего рода механическое вмешательство извне.
Я преодолела искушение и не сказала, что при создании искусственной зоны кормления тоже имело место такое вмешательство.
— И все же я считаю, что это нужно сделать.
— Но вы так и не объяснили мне, почему.
— Чтобы… предотвратить неприятности. — Я жестом попросила его не перебивать меня. — Северные шимпанзе регулярно проводят рейды по южной территории.
— Мне не нравится слово «рейд», — заметил он.
— Но это точное слово, — с нажимом проговорила я. — Я наблюдала их, и… — я сделала паузу, — имели место проявления агрессии.
Он весь напрягся. «Что вы хотите сказать?»
— Трое из моих шимпанзе были убиты. И двое, несомненно, в результате жестокого нападения.
— Дорогая, мы в лесу. С множеством диких зверей.
Я пропустила его сарказм мимо ушей. «У меня есть жуткое чувство, — тут я вступила в опасную зону и продвигалась с максимумом предосторожностей, — что на них напали и их убили шимпанзе из северной группы».
— Замолчите, — вскричал он. Он встал из-за стола вне себя от гнева. — Ни слова больше, для вашего же блага. — Он едва заметно дрожал, но на стиснутых губах у него застыла все та же улыбка. Он положил обе руки на стол и на четыре или пять секунд опустил голову. Когда он поднял на меня глаза, то, клянусь, в них стояли слезы. Это производило сильное впечатление.
Я сидела и слушала его, уже зная, что зашла предельно далеко и еще один шаг вперед означал бы конец моей карьеры в Гроссо Арборе. Так что я слушала, как Юджин Маллабар излагал мне свою биографию, рассказывал о своих профессиональных устремлениях и целях и подводил итоги тех безмерных усилий, которые приложил, и тех жертв, на которые пошел за последние два с половиной десятилетия. Все это, как оказалось, было только преамбулой к тому, что он считал необходимым мне объяснить. Ему с Джингой, напомнил он мне, не выпало счастья иметь детей. Поэтому на всех, кто работал в Гроссо Арборе, они склонны смотреть как на членов одной большой разветвленной семьи. Люди приезжали на год или на два, жили и трудились здесь, а потом уезжали в Америку, Францию, Швейцарию, куда угодно. Но они никогда не забывали того энтузиазма, который им случилось разделить, и никогда не забывали Гроссо Арборе. (Тут я почувствовала, что уже совсем заскучала.) Каждым восхищались, каждого окружали заботой, каждый был единственным в своем роде и каждый работал вместе со всеми во имя общей цели.
