— Кто?
— Гилберт, конечно. Он разъярится, если заметит тебя.
— Но почему? Тогда в кафе он мне показался вполне миролюбивым.
Флавия спряталась за липу, чтобы ее не было видно из окон. Она состроила виноватое лицо.
— Понимаешь, я ему сказала одну вещь, которую, по здравом размышлении, говорить совсем не следовало.
— А именно?
— Что у нас с тобой роман.
— Господи Иисусе.
— Он нашел твой телефон на том клочке бумаги. Позвонил и нарвался на твой автоответчик. Он ревнив до умопомрачения.
— Но зачем же тогда ты сказала ему такое? Черт возьми…
— Потому что мне захотелось сделать ему больно. Он был такой гадкий, жестокий, и я не выдержала — и сболтнула глупость.
Она умолкла, как будто прежде никогда не взвешивала последствий своей дерзкой лжи. Ее лицо оставалось в тени.
— Думаю, я серьезно рисковала. — Потом она лучезарно улыбнулась Лоримеру. — Ты, наверно, думаешь, это потому, что мне хочется, чтобы у нас действительно был роман?
Он сглотнул. Дыхание участилось. Он сжал и разжал кулаки — что же обычно отвечают в таких случаях?
— Флавия… Я люблю тебя. — Он сам не понял, что заставило его выплеснуть роковые слова, сделать это несвоевременное заявление, — возможно, просто усталость. А может, все потому, что он промок под дождем.
— Нет! Нет, тебе нужно уходить, — сказала она, и голос ее вдруг прозвучал тревожно, почти враждебно. — Тебе лучше держаться от меня подальше.
— Почему же ты меня поцеловала?
— Я была пьяна. Это граппа во всем виновата.
— Что-то не похоже на пьяный поцелуй.
— Ладно, лучше забудь, Лоример Блэк. И держись-ка лучше подальше, — ну, если Гилберт тебя увидит…
— К черту Гилберта. Я не о нем — я о тебе думаю.
— Уходи! — почти прошипела она, вышла из укрытия и зашагала через дорогу к дому, не оборачиваясь.
Чертыхаясь, Лоример кое-как забрался в машину и поехал прочь. Гнев, досада, вожделение, горечь, беспомощность некоторое время боролись друг с другом у него в душе, а потом все они уступили место новому, еще более мрачному ощущению: он понял, что находится на пороге отчаяния. Флавия Малинверно вошла в его жизнь и преобразила ее, — и теперь ее нельзя было просто так отпускать.
* * *
— И речи быть не может, — отрезал Хогг спокойным голосом, не допускающим возражений. — За кого ты меня принимаешь? За мамку свою, что ли? Решай свои проблемы сам, ради бога.
— Да она же принимает меня за вас. Она думает, что это я с самого начала вел дело Дьюпри. Вам только нужно сказать ей, что я тут ни при чем.
— Забудь об этом, Лоример. Мы никогда, никогда не возвращаемся к делу после того, как оно завершено, никогда заново не вступаем в контакт с клиентом, и ты это отлично знаешь. Так можно все испортить, а работа у нас крайне деликатная. Ну ладно, а что там новенького насчет «Гейл-Арлекина»?
Лоример моргнул, покачал головой. У него словно язык отнялся.
— Выкладывай, малыш.
— Ну, есть кое-что. Я вам потом перезвоню.
Он выключил телефон и начал набирать скорость, удаляясь от светофора на Фулэм-Бродвей. Нужно было найти какой-то подход к Хоггу, каким-то образом заставить его связаться с миссис Вернон и все ей объяснить. Но сейчас невозможно было даже думать о том, какую стратегию избрать для достижения этой цели. И такое полное отсутствие идей вызвало у Лоримера новый прилив отчаяния.
Слободан стоял на тротуаре перед своим офисом. Он курил, дышал свежим воздухом и переминался с ноги на ногу, когда подъехал Лоример.
— Знаешь, у меня слезы наворачиваются, когда я вижу машину в таком состоянии. Она же через неделю сплошь ржавчиной покроется. Смотреть больно.
Действительно, на искалеченном корпусе «тойоты» уже расцветали первые цветки ржавчины.
— Торквил вернулся?
— Ага. Представляешь, он прямо наматывает рабочие часы. Наверно, не меньше полутора кусков за эту неделю огребет. Он просто офигел от всей этой кучи бабла, которую тут зашибает. Знаешь, в чем беда Торквила: ему никогда раньше не приходило в голову, как много могут зарабатывать простые работяги. Он-то думал, что мы все такие бедные и несчастные, живем впроголодь, побираться готовы.
Лоример согласился и подумал, что это самое глубокое замечание из всех, какие он только слышал от Слободана. Они вошли внутрь и застали Торквила за шумным разговором с другими шоферами. Развалившись на двух диванах, они пили чай из больших кружек и дымили сигаретами.
— Если поедешь по А-3, забей на М-25. До Гэтвика не меньше двух с половиной часов.
— Тревор два-девять вчера сорок минут добирался через Уондсворт-Хай-стрит.
— Смертоубийство.
— Кошмар.
— О'кэй. Нет, ты поедешь в Баттерси, Саут-филдз… — предлагал Торквил.
— Тревор один-пять может тебя на зады Гэтвика подбросить от окраины Райгейта.
— Нет. Слушай, потом в Нью-Молден, но объезжай стороной Чессингтон, а потом срезай… — Торквил обернулся и заметил Лоримера. — О, привет. Лобби говорил, что ты заскочишь. Может, перекусим вместе?
Из контрольного помещения просунул голову Фил Бизли и знаком поманил Лоримера. Когда тот подошел, Фил понизил голос:
— Все сделано.
— Что сделано?
— Прошлой ночью. Взял с собой парочку корешей. Хорошенько выбили пыль из этой тачки.
Лоример ощутил тревожную дрожь, он был почти в ужасе при мысли о том, что натворил. Он никогда раньше не «заказывал» подобных актов жестокости по отношению к кому-либо и вот теперь ощущал нечто такое — вроде утраты невинности. Но не надо забывать — ведь Ринтаул чуть не убил его.
— Вот тебе подарочек, — сказал Бизли, вынув что-то из кармана и зажав в ладонь Лоримеру. — Маленький сувенир.
Лоример разжал пальцы и увидел хромированную трехконечную звезду, заключенную в круг. Фирменный значок компании «Мерседес-Бенц».
— Я оторвал ее от капота, а потом мы ее отделали кувалдами и клепальными молотками.
Лоример нервно сглотнул.
— Но у Ринтаула — БМВ. Я же тебе говорил.
— Нет, ты сказал — «мерс». Точно, я помню. Да потом, мы и не видели там никакого БМВ.
Лоример медленно кивнул, переваривая новость.
— Ладно, Фил, не переживай. Хорошая работа. Думаю, это покрывает тот займ.
— Ты настоящий джентльмен, Майло. Лобби будет рад.
* * *
— С тобой все в порядке? — спросил Торквил. Они уже шли по улице, направляясь в кафе «Филмер». — Выглядишь неважно. Измочаленный какой-то. Все еще плохо спишь?
