— Кто такой Камышин? — спросила я, чтобы выяснить, в чем смысл этого витиеватого «треугольника».
Мой допрашиваемый побледнел и выгнулся дугой.
Меня прошиб холодный пот. Нам про это рассказывали в учебке.
— Нельзя! — закричал он. — Нельзя! Кто говорит, тот умирает! Нельзя!
— Молчать! — встречно заорала я. — Не надо говорить! Замолчи! — И судорожно начала рыться в медикаментах, стараясь отыскать отложенный мною на всякий случай антидот. Хафиз уже закатил глаза и с силой бился головой о спинку кресла.
Я нашла препарат, прижала колотящуюся голову Хафиза и ввела «отрезвитель» прямо в глазницу.
«Господи! Хоть бы я успела! — причитала я. — Ну, пожалуйста! Что тебе стоит?!»
Хафиз обмяк и жалобно забормотал что-то.
То, что я увидела только что, на сленге внешней разведки называлось «яблочком». «Яблочко», или «запретный плод», формируется при помощи гипнонаркоза на одном из фундаментальных, глубинных слоев подсознания. В быту «яблочко» почти не оказывает на человека воздействия. Но при допросе ситуация кардинально меняется. Стоит просто упомянуть фамилию, особенно если это сочетается с наркотиками или гипнозом, и допрашиваемый, имеющий такое «вшитое яблочко», просто умирает. Сразу — не пытаясь застрелиться, выброситься в окно или прыгнуть с моста. В контрразведке это называется «попасть в яблочко» и означает полный профессиональный провал допрашивающего. Вот на такой запрет в виде фамилии Камышин я и наткнулась.
Я снова прослушала пульс, заглянула в зрачок: Хафиз определенно оживал. Внезапно он открыл глаза и совершенно ясным взором посмотрел на меня.
— Что вы здесь делаете, Юлия Сергеевна?
«Господи, — я внутренне перекрестилась. — Живой! Слава богу…»
— И где…
Он хотел спросить, где находится, но не стал. Чувство собственного превосходства не позволяло ему спрашивать об этом у меня.
Антидот подействовал очень быстро и, может быть, спас Хафизу жизнь. Но не пройдет и трех-четырех минут, и его действие прекратится, и в силу снова вступит моя «сыворотка правды» — скополамин. «Держись, Юлька! — приказала я себе. — „Веди“ его ровно!»
Хафиз подергал руками, огляделся, что-то понял и уставился на меня. Слава богу, он не видел столика со шприцами, расположенного прямо за спинкой его кресла. Всю его «панораму» составляли угол комнаты и я.
— Да, господин Хафиз Абдул Али, вы взяты в плен. Ненадолго. Пока я не получу гарантий своего освобождения.
— Какого освобождения? — раздраженно спросил Хафиз. — И где охрана?
Он не помнил ничего из того, что происходило на протяжении двух часов перед этим. И мне нельзя было оставлять ему время на размышления.
— Мне нужна лошадь, — загнула я прямо перед его лицом палец, — продукты на два дня…
— Отвяжите меня! — угрюмо потребовал он.
— Как только получу гарантии, сразу же отвяжу, — как можно искреннее заверила я. — Но вы должны пообещать, что ваши головорезы меня не убьют. Обещаете?
— Да, обещаю! — раздраженно соврал он. — Только…
— А лошадь дадите?
— Дам! — заорал Хафиз. — Только…
— А продукты на два дня дадите?
— Дам, — с усмешкой подтвердил он.
— Мне нужна теплая одежда. Дадите?
— Дам, — уже совсем спокойно заверил Хафиз.
«Черт! Когда же препарат начнет действовать?!» — бешено металось у меня внутри.
— И мне нужен проводник и…
— Дам я вам проводника… — не дождался конца фразы он.
Это было плохо — позволять доминировать над собой нельзя.
— Проводника, значит, дадите, — загнула я очередной палец.
— Сказал, значит, дам.
— И мне еще нужны мои брюки, — изобретала я на ходу вопросы, на которые он скорее всего ответит «да». — Вернете?
— Да, верну, — сказал он, хотя прекрасно знал, что они сожжены старухой.
— У меня там было четыреста российских рублей, — продолжала я. — Отдадите?
— Отдам, — абсолютно уверенно подтвердил Хафиз.
Я уже не знала, что и спрашивать.
— Мне не будут мешать при уходе?
— Не знаю, — честно признался Хафиз, и я поняла, что он снова «поплыл».
— Вы хотите, чтобы я вас развязала?
— Да-а…
— Вы готовы дать гарантии моего освобождения? — повторила я один из первых вопросов.
— Не-ет… — окончательно вернулся в наркотический транс Хафиз.
Все процессы у него шли определенно быстрее, чем у среднестатистического допрашиваемого. Теперь можно было «поворачивать» в нужную мне сторону. Я повторно задала часть вопросов, на которые он уже ответил, и возобновила нормальный ход наркодопроса.
— Как будут транспортировать наркотики?
— В контейнерах.
— Номера известны?
— Да.
— Перечислите номера контейнеров.
Сейчас начиналось самое интересное. Если инструкторы не врали, Хафиз, как и всякий нормальный человек, не могущий запомнить больше шести-семи цифр подряд, должен выдать мне все, что когда-либо видел и слышал, с феноменальной точностью.
— Три, два, семь, четыре… — начал он перечисление. Кончилась кассета. Я аккуратно перевернула ее.
— Вернитесь в начало списка и повторите номера контейнеров целыми числами, — попросила я, и Хафиз послушно вернулся в начало списка и с механической точностью начал выполнять мою просьбу.
Я продержала его в наркотрансе восемь часов. Шаг за шагом я выуживала все ценное и отсеивала все в данной экстремальной ситуации вторичное. Через границу наркотики были переправлены, и теперь большая часть их находилась в обычных гражданских контейнерах, которые должны были вот-вот пройти таможню. Другая часть героина оставалась на складе, под охраной местных бандитов. Хафиз перечислял все — даты, фамилии, номера, названия и местонахождения перевалочных баз — с точностью калькулятора. Я попросила перевести, что означают надписи на карте, и он перевел. Там были помечены героиновый завод в Афганистане, перевалочная база в Таджикистане и целый ряд вторичных перевалочных пунктов — к этой переброске они отношения не имели.
Солнце шло к полудню, когда я заинтересовалась собой. Ларчик открывался просто, это была самая банальная работорговля. Меня продали ему для домашних работ и плотских утех.
— Назови спецслужбы, на которые ты работаешь, — мягко предложила я.
— На ФСБ России, СНБ Узбекистана, КНБ Казахстана, контрразведку Таджикистана, — он замолк.
Я оторопела: этот мужик работал на четыре разведки, да еще и приторговывал наркотиками и рабами… Я с такими персонажами еще не встречалась.
