А без него даже лучше. Машка мне в карты проиграла. На желания играли. Теперь, когда дауна нет, я загадаю свое. Давно хотел уже подсмотреть. А теперь и повод есть: проиграла же Машка в карты. Теперь она голая купаться будет. А что? Сюда народ только в выходные ходит. Или вечером поздно.
Андрюха
Чего я сюда поперся? Голова трещит, самого мутит. Еще и не ложились со вчерашнего. Как к Тощему в баню забурились, как и не просыхали. Тоже мне, банщики, блин. Парилка-то знатная у него, да вот только не зашли мы туда ни разу за вечер. А когда? Только отвлекся, тебе уже по новой налили. Перебрал, конечно. На лирику потянуло. Друганам про мечту свою и рассказал. Типа, «ижак» хочу себе древний. С детства мечта моя.
Все сидели и кивали. А что им? Все равно бухие. И чего Макс этот влез. На дух его не переношу. Шуганный какой-то. Все хочет ко мне в бизнес подписаться. Типа партнером. Типа капиталом помочь. Да видал я твой капитал! И так он, и сяк ко мне. А тут – на тебе, и повод подкатил. Вот и решил подстелиться.
«Я, – говорит, – знаю. Тут у черта одного „ижак" есть. Как раз такой, о котором ты говоришь.
Типа поехали. Я знаю, как к нему проехать. Рядом совсем. Подарок тебе сделаю. Мечту осуществлю».
Гудвин хренов. Тоже мне, исполнитель желаний! Трах-тибидох-тибидох, явись «ижак» новый! Ладно, он кретин. Я-то чего повелся? Бухой был, понятное дело. Вот меня и переклинило: «Поехали покупать „ижак"».
Третий час колесим уже. Знает он. Конечно. Сначала туда, потом сюда. Потом вообще отключился. Козел. Выкинуть бы его здесь из машины, да останавливаться западло. Хотя ему полезно было бы разочек. В следующий раз думать башкой будет, прежде чем рисоваться. Хотя ему и думать-то нечем. Мозги пропил да прокурил давно уже. Козел!
Костя
Ребята почему-то больше не хотят со мной играть. Я снова остался один. Меня раздели и посадили греться возле печки. Нет, тетя Катя глядит за мной, даже разговаривает. Но она не умеет понимать меня, как Михалыч. А еще она не умеет играть в мячик.
Она занимается на кухне: что-то готовит. Ей просто не до меня. Я сижу на скамейке возле печки. Один. Мне надо просохнуть, иначе бабушка расстроится. Потом придут ребята, и мы снова будем играть в наши игры. Или вернется бабушка. Она придумает что-нибудь интересное.
Уже солнце начало прятаться за горизонт. Уже вернулись Паша с Машей. Они поужинали и легли спать. Уже ночь. Баба Катя чем-то страшно озабочена. Она ходит по дому и ворчит:
– Владимировна к обеду собиралась вернуться, уже вечер, а ее все нет. Уж не случилось ли чего, – все не утихает она.
Баба Катя надевает пальто и куда-то уходит. Может, она пошла искать бабушку с Михалычем? Она боится, что они забыли про меня? Вряд ли.
Я остался один. Первый раз с тех пор, как я здесь, мне одиноко. Первый раз я вызываю своего друга – Оранжевого Мячика. Он пришел не сразу. Он не хотел играть со мной. Он обиделся. Ему было одиноко все это время. Но вот наконец он появляется. Как всегда, из воздуха. Из света. Я уже отвык от этого. Мне все ново. Все в диковинку. Странно. Может, я ошибаюсь, но мне кажется, что сейчас он стал ближе. Намного. Кажется, стоит вытянуть руку – и я схвачу его. Никогда он не был так близко ко мне. Я осторожно вытягиваю руку. Пытаюсь дотянуться. Еще чуть-чуть! Самую малость! Я уже чувствую тепло его поверхности.
Михалыч
Я больше никогда не поеду сюда. Никакого уважения! Стыд и срам сплошной! Хоть и глаза не открывай! Девки-то полуголые ходят. Годов пятнадцать едва есть, а уже с куревом! Помадой измазаны. Будь моей дочерью такая, уж я дурь-то из нее всю эту повыбивал бы. Бестолочь бы всю из башки разом! И никаких тебе «но-но». Порядок потому как такой. Не положено, и все тут, срам на улице разводить!
А они-то, бестии, никакого почтения! Это же надо так! Я терпел-то срам весть этот и так, и эдак. Не выдержал. «Кто тебе, – кричу, – пигалица, сигарету-то дал? Она же тебя-то больше! Домой бы шла, мамке помогла бы. Толку хоть было бы. Кто же научил тебя по улицам ходишь чуть прикрытой?» А она мне в ответ: «Вали, дед, назад в свой Мухосранск, коров своих учи жизни! Чего дома не сидится, хрен старый!»
Это она мне-то! Мне! Да она мне во внучки годится, а разговаривает как!
Да я ради таких, как она, в колхозе пахал что проклятый! Пять утра – уже на ногах! И впроголодь жили, лишь бы детям нашим пожить как человекам-то белым. Пигалица! Уж я тебе уши-то надеру! Будешь знать у меня, как со старшими разговаривать. Научу уважению и порядку.
Уже и вскочил я, так меня Надежда за руку схватила. «Пойдем, – говорит, – Михалыч, внутрь. Нечего тебе здесь на улице делать!»
Я-то не стал перечить. Чего там, дых гонять на бестолковок этих? Уж лучше внутри посидеть, чем здесь. Тьфу, пропасть! Противно, аж страсть как!
А они-то, девки те, как увидали все это, так и давай ржать! «Эй, кочерга! Тут муженек-то твой клеится до нас. Ты бы давала ему почаще, не стал бы к молодухам клеиться. Только свет выключай! А то испугаешь».
Ничего не понял с говору их. Одно только ясно: насмехались они над ней. Срам один, в общем. Тьфу на них всех: и пигалиц этих, и конторских этих! Хрен редьки не слаще.
Еще и в кинозал не попал. Хоть одна радость была бы за день! А тут на тебе, универсам из него сделали. Эх!
И не заметил-то я за мыслями своими мрачными, как сбоку машина выскочила. Уже только бампер-то и увидал. Мне бы чуть раньше голову повернуть. Да расстроили старика городские эти. Так расстроили, что окромя обиды своей и думать ни о чем не мог. Аж дых перехватило, страсть как! Это уже когда он совсем близко подъехал, обернулся я. Мне бы чуть раньше. Эх, пигалицы, пигалицы. Уж я бы управу на вас отыскал. Потому как нельзя так. Порядок потому как такой.
Вот ведь, незадача, и номера запомнить не успел. Разве что наклейку эту на стекле на лобовом «Андрюха». Дурацкая такая.
А машина-то хорошая. Большая. Колеса, что у трактора. Огромнющие! Такую бы мне! И зимой и летом на ней хоть куда. Хошь в лес по ягоды, хошь по дрова. Блестит только чересчур. Как бы не оцарапать.
Бабушка
Я уже ни о чем не думала. Стыдно было перед Михалычем. Зря я его попросила. Знала, ведь, что не откажет! Для него город – Центр. Для него поездка такая, что праздник. Он и приоделся, как на парад. Медали вон даже не забыл. В кино сходить собрался, в кафе. Думал, ничего не изменилось, с тех пор как он последний раз там был! А был он там лет пятнадцать, не меньше. Всю дорогу рассказывал, что в кафетерий обязательно зайдет. На киносеанс.
– Давно, – говорит, – на киносеанс не ходил. Еще со Славкой-то, когда тот совсем мелким был.
Уж как он ждал этого! Я-то, старая, о чем думала! И кафе закрыто давно, и кинотеатр. И люди в пиджаках давно не ходят.
Сидела себе в коляске и ни о чем не думала. Стыдно было. Даже и не почувствовала ничего. Тряхнуло только сильно, да почему-то земля перед глазами завертелась.
