В этом месте через дорогу глядят друг на друга два жутковатых идентичных портика (считающиеся не столь удачными, как портик Почтамта) и два ультрамариновых киоска с золоченым растительным орнаментом, которым не откажешь даже в некой тяжеловесной извращенной стильности, какой полно на ВДНХ, — этакие безделушки сталинского Большого стиля. Кстати, киевские острословы гениально обыграли местный аналог ВДНХ, сократив «Выставку передового досвиду (опыта то есть)» до… «Выпердос»: «Поехали на Выпердосы!» (Прости мне, читатель, эту грубоватую шутку, которой захотелось поделиться, — не хмурься, здесь и не такое можно услышать.)
Следующий квартал Крещатика начинается с министерского здания с большим книжным магазином «Планета» внизу — раньше, помнится, здесь торговали книгами соцстран, и публика сюда ходила начитанная, все чем-то не удовлетворенная. В отличие от многих сегодня, я отлично помню чем. Дальше — чудом уцелевшее здание дореволюционного Внешторгбанка архитектора Лидваля. Если бы не фасад цвета серой пемзы или спекшегося вулканического пепла, оно смотрелось бы очень выигрышно, поскольку очень напоминает итальянские ренессансные палаццо и, как ни странно, не выламывается из застройки. И снова админздание с просторным магазином «Фарфор» на первом этаже. А дальше… палатки. Что за палатки? Революция же закончилась. Но нет, молодежь требует отставки городского головы Омельченки — главного «руйнатора» исторической застройки и злостного врага зеленых насаждений, чем-то мешающего ныне победителям (а ведь это он предоставил под их штабы Украинский дом и другие муниципальные помещения меньше года назад). Пока что это предложение голове и кому-то еще по-хорошему уйти в отставку, здание мэрии не блокируют — только около полудня устраивают малолюдный митинг с мегафонами на солнцепеке, а в остальное время парятся в синтетических палатках, где можно только спать или совещаться до опупения, — не сезон. Нашему Александру с его фототехникой опять не повезло: юный бунтарь обозвал его агентом СБУ (службы госбезопасности) и в крайнем раздражении скрылся в палатке. Александр недоумевал:
— Вы же вышли на площадь, у вас здесь политическая демонстрация — и вы против того, чтобы вас фотографировали?!
Однако не под натиском уличной демократии отступило вглубь квартала 10-этажное здание мэрии с арками по бокам, не уступающими высотой аркам на Тверской (улице Горького — вот она, «рука Москвы»), По замыслу послевоенных архитекторов, здесь должна была взметнуться к небу одна из высоток со шпилем, да не судьба.
Заканчивается квартал еще одним уцелевшим в войну и достроенным конструктивистским зданием ЦУМа. У входа в него, на углу растет неказистая липа, которой, по словам краеведа Макарова, лет полтораста. Зачем и как пощадили взрывы и пожары это единственное на Крещатике довоенное дерево — загадка. Снимите головные уборы, господа! Этой бы липе прочесть краткий курс истории и теории роста где-нибудь в Киево-Могилянской академии, где русский ученый Аверинцев, в связи с присуждением ему степени доктора «гонорис кауза» незадолго до смерти, вынужден был читать свою лекцию… на английском языке.
Необходимо сказать, что представлял собой прежде этот квартал между Прорезной и Фундуклеевской (в честь штатского губернатора Фундуклея), сегодняшней Богдана Хмельницкого. Здесь находился Старый, или Малый, пассаж, но своей популярностью у киевлян квартал обязан был огромному скоплению кинотеатров. Кино в Киеве знали с 1896 года, сюда приезжали сами братья Люмьер, братья Патэ десятилетие спустя открыли здесь свой филиал, здесь гастролировал в 1913 году комик Макс Линдер, тогда же познакомивший крещатицкую публику с «последним писком» — танго. Кино поначалу крутили в паноптикумах, цирках и ярмарочных балаганах (а на Крещатике их было немерено, особенно в праздники; кстати, в одном из них демонстрировали бородатую женщину Юлию Пастрану, мое поколение должно помнить ее по рисунку в советском школьном учебнике анатомии). Изысканную публику знакомили с новинкой в обычных театрах и ученых собраниях — как с волнующим аттракционом. Как только не называли эти первые кинопередвижки и иллюзионы в наспех приспособленных помещениях (вроде перестроечных видеосалонов): и электрохроматограф, и эдисоноскоп, и даже генеральный электробиограф. Только с появлением кинопроката возникли стационарные, специально оборудованные кинотеатры с наклонным полом (и в этом их отличие от «синематографов», а киносеансы — достижение уже советского времени). Самый большой из этих кинотеатров, на 1100 мест (это в 1912 году!), находился как раз на месте нынешней мэрии. Его владелец Шанцер еще «немного шил» — сам выпускал фильмы. Он нанял прославленного летчика Нестерова (чья «мертвая петля») пролететь на высоте полутора километров от Киева до Нежина с посадкой в Козельце, а его оператор заснял перелет на кинопленку — можно представить себе разинутые рты зрителей тех лет в течение этого получасового кинозрелища! Злые языки утверждают, что Шанцер работал на австро-венгерскую разведку — что ни доказать, ни опровергнуть сегодня невозможно, а, может, уже и не нужно.
Последний квартал
Очень хорошо, что дома с № 40 по 52 признаны историко-архитектурными памятниками. Хотя последний, уцелевший практически целиком, квартал на правой стороне Крещатика несколько разочаровывает. Для мифа о «киевском ренессансе» и старом Крещатике было бы лучше, чтоб его взорвали в первую очередь. Типичная застройка рубежа XIX–XX веков, как в любом другом губернском городе. Но именно ее заурядность доказывает одну очень важную вещь.
Город — это не сумма более или мене удачных зданий, даже лучшие из которых рано или поздно превращаются в руины. Город — это даже не его обитатели, сегодня одни, завтра другие. Город всегда «в голове» — это некий замысел, который его обитатели пытаются осуществить сообща, часто об этом даже не подозревая, и когда их витальность и творческая энергия бьют ключом, самые заурядные декорации преображаются и расцветают. Выдерните фантастически окрашенную тропическую рыбку из родной среды, будто почтовую карточку, и через полчаса на воздухе она у вас посереет. Город — это постоянно меняющийся, разворачивающийся миф, сочинителями и действующими лицами которого мы все являемся (Городецкий со своими зданиями, Сикорский с моделью первого вертолета, Макаров с ворохом газет столетней давности, шеф-повар с тортом и парень с крокодильчиком — кто во что горазд).
Красочность истории с лихвой искупает архитектурную недостаточность Крещатика. На углу Крещатика и Фундуклеевской, где сегодня закрылся на ремонт гастроном «Центральный», столетие назад находились магазин швейных машинок американской фирмы «Зингер» и гостиница, где останавливались художник Врубель и без пяти минут гетман Скоропадский. Самое интересное здание в этом ряду — предпоследнее, занимаемое сегодня Театральным институтом им. Карпенко-Карого. После киевского еврейского погрома 1881 года здесь выступала актриса Сара Бернар, приглашенная из Парижа богатыми киевлянами, чтобы поддержать соплеменников (в зале на втором этаже, выделяющемся на фасаде непропорционально большими окнами). А в начале 1920-х здесь открылся муздрамтеатр имени композитора Лысенко, где некоторое время был деканом и вел занятия «украинский Мейерхольд» — Лесь Курбас.
Если вычесть из этих ветхих зданий их историю, что останется? Корчма «Козацька втиха (утеха)» в глубине двора, с запахами, доносящимися с кухни (а знакомый ресторатор советовал мне в таких случаях уходить немедленно: в хороших ресторанах запах должен исходить от блюда, а не из кухни). Я поискал вареничную «Старый Киев», о которой был много наслышан от ностальгирующих бывших киевлян. Заведение с таким названием в этом квартале я нашел легко. В середине дня зал его был пуст, не считая скучающего за столиком кавказца, который оказался буфетчиком и официантом в одном лице. Вареников не было вообще, а про свой борщ он отозвался так: «А что борщ — красный борщ он и в Африке борщ!» Двух его ответов мне хватило, чтоб развернуться и выйти вон, а ему — снова разочарованно плюхнуться на свой стул.
