Видеозапись подтвердила, что Ирвинг поселился в отеле, не имея при себе багажа.
– Он сам прыгнул.
Босх перевел взгляд с экрана на дочь.
– Почему ты это сказала?
Нажимая на кнопки, Мэдди вернула запись к тому моменту, когда Гэлвин подвинул Ирвингу текст договора, и включила воспроизведение.
– Смотри: он даже не взглянул в документ. Просто поставил закорючку там, где ему показали подписать.
– Ну и что?
– Когда люди въезжают в отель, они все-таки интересуются, не обдерут ли их до нитки. Спрашивают, сколько с них причитается. А этот не удосужился, зная, что ему не придется платить по счету.
Глядя на экран, Босх подумал, что дочь права. Хотя и не безоговорочно. Но все равно испытал гордость от того, что она пришла к такому выводу. Он и раньше замечал ее удивительную наблюдательность. Задавал вопросы о тех местах, где они побывали, и сценах, которые видели, и всегда поражался, как много сохранялось в ее памяти.
Год назад дочь заявила ему, что хочет, когда вырастет, стать полицейским. Детективом, как он. Босх не знал, случайны ли ее слова, но, ухватившись за них, рассказывал Мэдди то, что знал сам. Они любили такое занятие: пойти в ресторан и, глядя на посетителей, угадывать по их лицам и манерам, кто есть кто. Босх учил ее находить ключи.
– Хорошее наблюдение, – похвалил он. – Проиграй еще.
Они посмотрели запись в третий раз, и Босх заметил кое-что новое.
– Взгляни: поставив подпись, он бросил быстрый взгляд на часы.
– И что из того?
– Мне это кажется немного странным. Что значит для мертвеца время? Если он хотел покончить с собой, зачем ему знать, который теперь час? Больше похоже на поведение делового человека. По-моему, он собирался с кем-то встретиться. Или кто-то должен был позвонить ему. Но не произошло ни того ни другого.
Босх успел узнать в отеле: после того как Ирвинг зарегистрировался, ни в номер 79, ни оттуда ни разу не звонили. Он сообщил экспертам пароль мобильного погибшего, который узнал у его вдовы, и они исследовали память трубки. Поговорив в пять вечера с сыном Чэдом, Ирвинг больше никуда не звонил. Разговор продолжался восемь минут. Утром, уже после случившегося, Ирвингу трижды звонила жена. К тому времени Дебора начала разыскивать его и после каждого неудачного вызова оставляла сообщения с просьбой перезвонить.
Босх, нажимая на клавиши, снова просмотрел запись, а затем стал быстро перематывать тот отрезок времени, когда перед конторкой портье ничего не происходило. Мэдди уже клевала носом и, собираясь заснуть, повернулась на бок.
– Мне придется выйти, – предупредил отец. – Ты хорошо себя чувствуешь?
– Возвращаешься к своей Анне?
– Нет, в отель. Переживешь?
– Еще бы. Ведь у меня есть «глок».
– Вот и хорошо.
Прошлым летом дочь практиковалась на стрельбище, и Босх оценил ее умение обращаться с пистолетом и попадать в цель. В следующие выходные Мэдди должна впервые участвовать в соревнованиях. Но что еще важнее: дочь понимала, какую ответственность несет человек, имеющий оружие. Он надеялся, что ей никогда не придется воспользоваться им за пределами стрельбища. Но если возникнет необходимость, она к этому готова.
Босх еще посидел рядом с дочерью на кровати. Еще раз прокрутил запись, но больше его ничто не заинтересовало. – Не было повода ехать в отель, и он решил не выходить из дома.
Когда кончился диск, Гарри тихо поднялся, выключил свет и вышел в гостиную. Собираясь вернуться к расследованию убийства Лили Прайс, открыл портфель и разложил папки, которые днем взял в комиссии штата по пробации и контролю за условно-досрочно освобожденными.
У Клейтона Пелла во взрослом возрасте было три судимости. Все за преступления на сексуальной почве, и они становились все тяжелее за десять лет его продолжающегося конфликта с правоохранительной системой. Он начал в двадцать лет, появившись в общественном месте в непристойном виде. В двадцать один его обвинили в неправомерном лишении свободы и эксгибиционизме. А в двадцать три он получил самый большой срок за похищение и изнасилование ребенка, чей возраст не превышал двенадцати лет. Первые два раза ему дали условный срок и срок в окружной тюрьме. Зато в третий раз он отсидел шесть лет из десяти в государственной тюрьме «Коркоран», предназначавшейся для тех, кто оступился в третий раз. Именно там над ним жестоко надругались заключенные.
Босх знакомился с деталями преступлений. В каждом случае жертвой был мальчик от восьми до десяти лет. Первый жил по соседству. Второго Пелл увел за руку с игровой площадки и затащил в расположенный неподалеку туалет. Перед третьим преступлением пришлось набраться терпения – ждать в засаде и проявить охотничью смекалку. Жертвой стал мальчик, который вышел из школьного автобуса и направлялся домой. Расстояние составляло всего три квартала. Но Пелл подкатил к нему на своем фургоне, показал значок и сказал, что он из охраны школы. Заявил, что должен доставить мальчика домой, так как в школе случилось что-то, о чем ему нужно сообщить его родителям. Мальчик поверил и сел к нему в машину. Пелл отъехал с ним в безлюдное место, совершил развратные действия, отпустил и скрылся.
Преступник не оставил на жертве ДНК и попался только потому, что проскочил неподалеку на красный свет. Камера на перекрестке зафиксировала номер его фургона за минуты до того, как в нескольких кварталах оттуда обнаружили бродящего в шоке мальчика. Пелла заподозрили из-за его криминального прошлого. Потерпевший мальчик указал на него на процедуре опознания, после чего было заведено уголовное дело. Но поскольку установление личности преступника, если его опознал один девятилетний мальчик, – дело сомнительное, Пеллу предложили признать себя виновным: в таком случае он получит всего десять лет. Он, видимо считал, что ему повезло, пока его не подловили в прачечной тюрьмы «Коркоран» и не кастрировали обыкновенным ножом.
При каждом обвинении Пеллу давали так называемую психологическую оценку, которая предшествовала приговору. Босх по опыту знал, что в случае нескольких судимостей, каждая последующая оценка зачастую основывалась на предыдущих. Эксперты в спешке брали за основу выводы первой комиссии. Поэтому он внимательно изучил то, что содержалось в деле Пелла, когда его обвинили в появлении в общественном месте непристойном виде.
В деле излагались подробные и по-настоящему пугающие данные о несчастном детстве Пелла. Он был сыном пристрастившейся к героину наркоманки, которая таскала его по притонам наркоторговцев и «ширяльным», где нередко расплачивалась за наркотики телом в присутствии мальчика. В школу Пелл почти не ходил и не мог припомнить жилища, которое назвал бы своим домом. Они с матерью все время переезжали с места на место, останавливались в мотелях с мужчинами, но те вскоре исчезали.
Босха заинтересовал отрезок времени, когда Пеллу было восемь лет. Пелл описал тестирующему его человеку квартиру, в которой, как он считал, они жили дольше всего под одной крышей. Мать связалась с неким Джонни. Тот спал с ней и требовал, чтобы она доставала ему наркотики. Часто мальчик оставался на попечении Джонни, а мать в это время уходила торговать собой, чтобы добыть деньги на наркоту. Иногда она исчезала на несколько дней, и Джонни злился и выходил из себя. Надолго запирал мальчика в чулане или жестоко избивал ремнем. В справке отмечалось, что на спине и ягодицах Пелла сохранились рубцы, подтверждающие его рассказ. Избиения были ужасны сами по себе, но мужчина также принуждал мальчика к оральному сексу и при этом угрожал еще более жестокими побоями, если он проговорится матери.
