Алёна же смотрела на Сильву особенно нежно. Впрочем, нежность эта была адресована не столько именно этой немолодой толстой овчарке, сколько всему собачьему роду: ведь один (или одна) из его представителей (или представительниц, Алёне было не до гендерных подробностей) своим очень своевременным появлением вчера спас (спасла) ей если не жизнь, то рассудок, а Алёна его (или ее) даже не поблагодарила. Наверное, это была собака кого-то из жильцов переулка Клитчоглоу, которая заслышала шум и решила навести порядок в своих владениях. Спасибо ей превеликое! Алёна подумала, что надо бы купить колбаски и отнести в переулок, положить на то место, где вчера разыгрывались ее приключения. Тут же она вспомнила, что решила больше не соваться в это опасное местечко, но ведь днем с нею там совершенно ничего не произойдет, а поблагодарить своего (свою) спасителя (спасительницу) непременно надо.
Хочется надеяться, что тот ужасный человек с белыми волосами и багровым лицом ей больше не встретится. Совершенно необязательно, что он — обитатель переулка. Ведь сначала Алёна видела его в своем дворе, а потом он переместился в переулок. Что, выследил ее? Плохо верится. А может, это был вообще фантом ее воображения? Нет, ведь во дворе они видели его вместе с Сусанной… Так же, как они вместе видели и худого парня в короткой черной куртке, который сегодня утром опять мелькнул во дворе как раз после того, как у Алёны появился сине-зеленый ремонтник якобы из Дом. ру… с таким неприятно-тягучим голосом, который Алёна уже слышала раньше… а четвертый подъезд собственного дома ее сильно озадачил, да ювелирная мастерская оказалась закрыта как раз в то время, когда Алёна туда пришла…
Алёна только головой покачала и на всякий случай оглянулась. Какие-то люди шли по парку вслед за ней, однако ни ужасного фантома с белыми волосами, ни реального парня в черной куртке она позади не увидела. Верны ли ее подозрения или нет, сейчас за ней уж точно никто не следит! И она спокойно пошла дальше в шейпинг-зал, а реальность, между прочим, постоянно опровергала ее блаженную уверенность, но только Алёна ничего не замечала, к сожалению…
Она вообще, при своей замечательной, порой ошарашивающей проницательности, ничего дальше своего носа иногда не видела — как сейчас.
Дела давно минувших дней
В Нижнем я прижился. Работа шла довольно успешно. Чтобы о театре узнало больше народу, я взял за правило раздавать некоторое число контрамарок прямо на улицах. Многие, впервые побывав на спектаклях бесплатно, потом становились завзятыми театралами. Эта практика велась постоянно, дважды в год, на Рождество и на Пасху, и, скажу не хвастаясь, так мы приобрели многих зрителей.
Город мне понравился, я нашел здесь друзей и почувствовал, что хотел бы остаться здесь не временным жильцом и гастролером, а постоянным обитателем. Театр на будущий сезон оказался еще не заарендован, и мне пришла мысль организовать в нем товарищество на паях. Доработав сезон, поехал в Москву и Петербург, по актерским агентствам, собирать такую труппу, какая нужна мне. Отчего-то я был уверен, что очень многие актеры захотят сами отвечать за репертуар и свой заработок.
Помню, вошел в первый раз в агентство — и чуть с ног не упал от беспрерывного говора, выкриков, смеха, чуть не задохнулся от табачного дыма. Рябило в глазах от пестрых, кричащих костюмов актрис. Да и мужчины всяк норовил себя показать. «Герои» и «герои-любовники» пудрили лица и завивали круто волосы, «резонеры» держали себя в высшей степени «салонно», «благородные отцы» нравоучительно цедили что-то сквозь зубы, «комики» сорили анекдотами, как яичной скорлупой на Пасху. И всяк безбожно выхвалялся, всяк безбожно подвирал:
— Как я играл! После третьего акта шестнадцать вызовов!
— Меня студенты на руках вынесли!
— Видал портсигар? Вот, на второй бенефис получил!
— Понимаешь, заканчиваю сцену, а в публике восемь истерик, вот как прохватило!
Я жестоко ошибался, думая, что все так и ринутся в Нижний. Актеры боялись паев, они не хотели сами за себя отвечать, ждали антрепренера. И все же мне удалось собрать очень недурную труппу.
В августе мы встретились в отремонтированном помещении моеготеатра и приступили к репетициям. Конечно, самым трудным оказалось подобрать репертуар. Я собрал труппу в конторе театра, но тут меня вызвали плотники, у которых что-то не ладилось на сцене. Я ушел, открыв совещание.
Через полчаса донеслись из конторы неистовые крики, словно все участники совещания вопили до хрипоты, не слушая друг друга. Вдруг распахнулась дверь, и вся моя труппа выскочила вон и бросилась ко мне, маша руками на все лады и так отъявленно бранясь, что я чуть не заткнул уши.
— Надо включить в репертуар «Марию Стюарт», — кричала «героиня».
— А кому она нужна, ваша «Сюарт»? — презрительно отвечал «любовник». — Если уж брать классические пьесы, то надо ставить «Гамлета».
— Чтоб вам пофигурять да руки позаламывать? — отрезала «комическая старуха». — Нет-с уж, извините-с. Осточертели публике ваши трагедии. Да и играть-то их некому. А что нам, комическим, в этих пьесах делать прикажете?
— Совершенно верно, — отозвался «комик». — Разыграем лучше «Свадьбу Кречинского». У меня Расплюев — коронная роль!
— Согласен, — мягким баритоном сказал салонный «резонер». — Я Кречинского сотню раз играл.
— Вы-то согласны, да я не согласна! — крикнула «инженю». — Я еще ни одной главной роли не сыграла. Мы давно Островского не ставили. Что может быть лучше «Дикарки»?
С превеликим трудом репертуар был сформирован. Поскольку он то и дело обновлялся, удалось удовлетворить желания всех актеров.
Гораздо хуже бывало, когда мы не могли найти достойного «героя» или «героиню». Случалось и так, что «героинь», «премьерш», оказывалось две или три, и если одна из них имела сильного покровителя, который финансировал наши постановки и сотрудничество с которым было безусловно выгодным для театра, тогда, конечно, все лучшие роли были ее.
Спасибо, если она оказывалась талантлива. А если нет? Тогда начиналась истинная «театральная трагедия»… С одной такой связана и последняя трагедия моей жизни…
Наши дни
— Ну, в нашем зале я ее точно никогда не видела, — покачала головой Лариса Леонидовна.
— Я тоже, — согласилась Анжела. — Нет, конечно, к нам в зал ходят дамы в возрасте, но эту я не знаю.
— А я знаю, — сказала Лариса Леонидовна.
— Как так? — воззрились на нее Алёна и Анжела. — Только же сказали, что ее в зале никогда не видели!
— Сказала именно так, потому что Алёна спросила: не видели ли вы ее в нашем зале, — возразила Лариса Леонидовна. — Не видела, да. А так-то я ее знаю. Ее зовут Анна Алексеевна Маркова. Она в Линде живет, а у нас ведь там дом деревенский.
— В Линде? — оторопело повторила Алёна. — А как же… а почему же…
— Что почему же?
— Ну, в Нижнем она что делала? — тупо спросила Алёна.
