— Ну… — Отчим явно был в замешательстве. — Мы еще не обобщили результаты…
Раздался звонок мобильного. Благодарный за передышку, он бросился отвечать:
— Это Мелльберг. Привет, Анника… Где Хедстрём? А Йоста? Что, не можешь дозвониться? Валё? Да, я могу поехать. Могу, я сказал!
Закончив разговор, он выругался и пошел в холл.
— Ты куда? А доесть? — крикнула Рита.
— Важные дела. Стреляли на Валё. Потом поем.
Паула вскочила.
— Погоди, Бертиль! Что ты сказал? На Валё стреляли?
— Пока ничего не знаю. Но поеду туда и разберусь.
— Я с тобой! — крикнула молодая женщина, надевая туфли.
— И речи быть не может, — остановил ее Бертиль. — И потом, ты в отпуске.
К нему присоединилась Рита.
— Ты с ума сошла?! — завопила она так громко, что ее вопли чудом не разбудили Лео, спавшего в спальне Риты и Мелльберга. — В твоем положении ты никуда не поедешь!
— Правильно, поговори с ней! — крикнул на прощание Мелльберг.
— Я с тобой. Если ты не возьмешь меня с собой, я буду голосовать на дороге и сама доберусь до острова, — пригрозила Паула.
Она была полна решимости. Ей надоело сидеть без дела. Рита продолжала кричать, но ее дочь только отмахнулась.
— Безумные женщины, — вздохнул Бертиль, направляясь к машине. Когда Паула неуклюже спустилась по лестнице, он уже успел завести мотор и включить кондиционер. — Обещай, что не будешь нарываться на неприятности! — потребовал он.
— Обещаю! — сказала его падчерица, садясь на пассажирское сиденье.
Впервые за несколько месяцев она чувствовала себя полицейским, а не огромным шаром.
Пока Мелльберг звонил спасателям, чтобы попросить лодку на остров, Паула думала о том, что их там ждет.
Фьельбака, 1929
Школа была сплошным мучением. Каждый день Лаура старалась оттянуть момент, когда надо будет идти учиться. В перерывах дети издевались над ней, называя обидными словами. И все это из-за ее матери! Вся деревня знала Дагмар, знала как сумасшедшую и пьяницу. Иногда Лаура видела ее по пути из школы. Мать ходила по площади как помешанная, кричала на людей и что-то бормотала про Геринга. Девочка притворялась, что ничего не замечает, и шла дальше. Дома мать почти не бывала. Возвращалась она поздно и спала, когда дочь уходила в школу, а когда Лаура приходила обратно, ее уже не было. Вернувшись из школы, девочка сразу принималась за наведение порядка. Только убрав все следы матери, она могла чувствовать себя спокойно.
Лаура собирала одежду, брошенную на пол, и, когда ее накапливалось много, принималась за стирку. Она вытирала стол, убирала забытое на нем масло, а успевший зачерстветь хлеб клала обратно в хлебницу. После этого подметала пол и раскладывала по местам остальные вещи. И только когда в доме становилось чисто, Лаура могла поиграть с кукольным домиком. Это было ее самое большое сокровище, доставшееся от доброй соседки, которая зашла к ним, когда матери не было дома, и пожалела девочку. Случалось, что люди проявляли к ней доброту, приносили еду, одежду и игрушки. Но большинство показывали на нее пальцем и шептались за спиной. Тот раз, когда мать оставила ее одну в Стокгольме, научил Лауру не просить о помощи. Тогда ее забрала полиция, и некоторое время девочка жила как в раю. Два дня она провела в семье, где были добрые мама и папа. Несмотря на то что ей было только пять лет, Лаура хорошо помнила, как счастлива она была эти два дня. Новая мама напекла ей самую большую гору блинчиков, которую малышке доводилось видеть, и разрешила есть сколько захочется. Девочка ела их, и ей казалось, что она никогда больше не проголодается. Из комода мама и папа достали ей платья в цветочек. Они не были ни рваными, ни грязными. Никогда Лаура не видела такой красоты. Она чувствовала себя принцессой. Два вечера ее укладывали спать в чистую кроватку со свежими простынями и целовали на ночь. У мамы были добрые глаза. И от нее пахло хорошо, а не спиртным, как от той, настоящей матери. И дома у них было чисто и красиво. На стенах висели картины, повсюду стояли безделушки. С первого дня Лаура умоляла позволить ей остаться, но мама не отвечала, а только мягко сжимала ее в своих объятьях. Но вскоре девочка снова была дома с родной матерью, как будто ничего не случилось. И мать была зла, как никогда. Она так сильно избила Лауру, что та не могла сидеть. И девочка приняла решение: она не будет мечтать о доброй маме. Никто не может ей помочь. Бесполезно сопротивляться. Все равно ей никуда не деться из этой темной тесной квартиры. Но когда Лаура вырастет, у нее дома будет чисто и красиво. У нее будут вышитые скатерти, и фарфоровые кошечки, и гобелены в каждой комнате.
Лаура опустилась на колени перед кукольным домиком. Дома было чисто, белье выстирано, маленькая хозяйка пообедала бутербродом, и теперь можно было перенестись в другой, лучший мир. Взяв куколку-маму в руку, она в который раз восхитилась ее нарядом — белым платьем с кружевами и высоким воротником. Волосы у куколки были убраны в узел. Это была ее любимая игрушка. Пальчиком Лаура провела по личику куколки. У нее было доброе лицо. И от нее хорошо пахло, как от той, другой мамы из Стокгольма. Лаура осторожно усадила куклу-маму на диван в гостиной. Это была ее любимая комната. Там все было безупречно. На потолке висела крошечная хрустальная люстра, и девочка часами могла разглядывать ее кристаллы, поражаясь тому, как люди могли сделать что-то столь крошечное и столь совершенное. Она критическим взглядом окинула комнату. Действительно ли все идеально или можно сделать лучше? Подумав, Лаура подвинула стол немного влево, а потом поправила стулья, чтобы те стояли идеально прямо. Она была довольна результатом, но ей пришлось подвинуть и диван тоже, иначе посреди комнаты образовывалась пустота. Приподняла куклу-маму и подвинула диван. Потом стала искать кукол-детей. Они тоже могут посидеть в гостиной, если будут вести себя хорошо и не станут мусорить. Очень важно сидеть тихо, это девочка знала очень хорошо. Детей она посадила с двух сторон от мамы. Казалось, ее любимая кукла улыбалась. Она была безупречна. Когда Лаура вырастет, она будет точно такой же.
Патрик весь запыхался, поднимаясь к дому, располагавшемуся на возвышенности. Машину он оставил на парковке у парка, чтобы можно было прогуляться. Теперь же полицейский злился на себя за то, что весь вспотел, в то время как Йоста спокойно взобрался наверх по извилистой тропе.
— Эй! — крикнул он в открытую дверь. Летом люди часто оставляли двери и окна нараспашку, и тогда вместо того, чтобы стучать, гости кричали.
В коридоре появилась женщина в соломенной шляпе, темных очках и яркой тунике. Несмотря на жару, на ней были тонкие перчатки.
— Да? — неохотно ответила она.
— Мы из полиции Танума. Нам нужен Леон Кройц, — сказал Флюгаре.
— Это мой муж. Меня зовут Ия Кройц, — женщина протянула ему руку, не снимая перчаток. — Мы обедаем.
