— Не самая? — Майя тут же прекратила плакать и удивленно взглянула на Йосту.
— Нет. Однако я знаю, где самые вкусные ягоды. Но это будет наш с тобой секрет. Нельзя рассказывать его братикам. И даже маме нельзя. Обещаешь, что не расскажешь?
— Обещаю!
— Хорошо, — Йоста наклонился и прошептал что-то девочке на ухо.
Майя внимательно выслушала, слезла с его колен и зашагала к кустам. Ноэль уже успел успокоиться, и Эрика вернулась к столу.
— Что ты ей сказал? — заинтересовалась она. — Где самая вкусная малина?
— Если я тебе расскажу, мне придется тебя убить, — улыбнулся Флюгаре.
Писательница повернулась к дочке. Та на цыпочках тянулась к самым высоким веткам, до которых братья не могли дотянуться.
— А ты хитрец, однако! — усмехнулась Эрика. — Так о чем мы говорили? Да, о выстрелах на острове. Тебе удалось выяснить, куда делись личные вещи той семьи? Это было бы просто бесценным источником информации. Их же не могли выбросить? Неужели никто после их исчезновения не прибрался в доме? Они что, действительно одни делали всю работу по дому и в саду?
Йоста резко выпрямился:
— Боже мой, я идиот! Иногда мне кажется, что у меня старческий маразм.
— Ты о чем? — изумилась его гостья.
— Я должен был вспомнить раньше… Хотя он занимался инвентарем, но все равно я должен был вспомнить раньше…
— Ты о ком?
— О старьевщике Улле!
— Улле? Ты имеешь в виду того мужика, который держит лавку старья в Брэке? А он какое отношение имеет к Валё?
— Он тогда часто бывал на острове, помогал по хозяйству и с ремонтом.
— Думаешь, он взял вещи?
— Вполне вероятно. Улле собирает все, что попадается ему на пути. Так что я не удивлюсь, если это он забрал вещи Эльвандеров.
— Вопрос, что он с ними потом сделал.
— Хочешь сказать, что Улле способен расстаться со своим хламом?
Эрика расхохоталась:
— Нет. Скорее всего, они все еще у него. Может, поедем с ним поговорим?
Она поднялась было со стула, но Йоста жестом остановил ее:
— Спокойствие. Если вещи пролежали там тридцать лет, то за один день ничего с ними не случится. А детей брать с собой в такое место не стоит. Я ему потом позвоню, и мы съездим, когда тебе будет с кем оставить малышей.
Эрика понимала, что он прав, но все равно не могла унять нетерпение.
— Как она? — спросил вдруг Флюгаре.
Писательница не сразу поняла, кого он имеет в виду.
— Эбба? — переспросила она. — Неважно. Она измотана. По-моему, она рада, что уехала с острова.
— И от Мортена…
— Да, мне кажется, в твоих словах есть доля правды. На острове они только действуют друг другу на нервы. Кстати, Эбба заинтересовалась историей своих предков. Я хочу показать ей то, что обнаружила. Думаю сделать это сегодня вечером, когда дети заснут.
Наверняка ей будет интересно. У ее семьи, мягко говоря, сложная история.
— Да… — протянула Эрика, отпивая холодный кофе, скорчила гримаску и продолжила: — Кстати, я говорила с Шелем из «Богуслэннинген». Он рассказал мне о прошлом Йона Хольма. В том числе о семейной трагедии, которая сделала его нацистом.
Потом она рассказала и о записке, которую украла из дома политика.
— «Гимле»? — удивился Йоста, услышав незнакомое слово. — Понятия не имею, что это значит. Но вряд ли это имеет отношение к Вале.
— Нет, но ее пропажа могла заставить его нанять кого-то, кто влез в наш дом, пока нас не было.
У вас в доме кто-то был? — заволновался старик. — И что говорит Патрик?
Эрика промолчала.
— Ты ничего ему не сказала? — уставился на нее Йоста. — Почему ты думаешь, что за этим стоит Йон?
— Это только моя теория. Впрочем, ничего страшного не случилось. Просто кто-то вошел в дом через заднюю дверь, попытался залезть в мой компьютер и просмотрел мои документы. Но ничего не пропало. И жесткий диск цел.
— Патрик с ума сойдет, если узнает. А если узнает, что я в был в курсе и ничего не сказал, он меня просто убьет.
Женщина вздохнула:
— Я расскажу ему. Самое главное — это то, что в моем кабинете есть нечто, что кто-то считает очень важным. Таким важным, что готов ради этого влезть ко мне в дом. И я не удивлюсь, если это будет записка Йона.
— Не думаю, что он на это способен. Он не пошел бы на такой риск, ведь это преступление — вторгаться в чужое жилье. К тому же в этом доме живет семья полицейского.
— Видимо, он считал, что это стоит того. Но я отдала записку Шелю, чтобы он разобрался в том, что означает ее содержание.
— Хорошо. Но все равно расскажи об этом Патрику. Иначе мне плохо придется.
— Расскажу, — устало согласилась Эрика.
Меньше всего ей хотелось рассказать это мужу, но делать было нечего.
Йоста покачал головой.
— Интересно, что Патрику с Паулой удастся разузнать в Гётеборге.
— И будем надеяться, что нам удастся что-то узнать у старьевщика Улле, — сказала его гостья, обрадованная сменой темы.
— Да, будем надеяться.
Больница Святого Йоргена, 1936
— Очень маловероятно, что вашу мать выпишут из больницы в ближайшем будущем, — сообщил Лауре доктор Янссон, седовласый мужчина с бородой, похожий на Деда Мороза.
У Лауры вырвался вздох облегчения. Жизнь наконец начала налаживаться. У нее появились работа и новый дом. У нее была крохотная комната в доме тетушки Бергстрем в Галэрбакен, ее собственная комната, и там было чисто и красиво, как в кукольном домике, который стоял на почетном месте, на комоде. Без Дагмар девушке жилось намного лучше. Три года мать держали в больнице Святого Йоргена в Гётеборге, и Лаура была счастлива, что ей не нужно больше бояться.
— Что у нее за болезнь? — спросила она, делая вид, что ей не все равно.
Лаура была, как всегда, аккуратно одета и сидела с сумочкой на коленях, элегантно поджав ноги. В свои шестнадцать она чувствовала себя старухой.
— Сложно поставить диагноз, но, скорее всего, она страдает от того, что мы называем «слабые нервы». К сожалению, лечение не дало никакого результата. Она продолжает верить в свои фантазии о Германе Геринге. Слабонервные люди часто выдумывают истории о людях, о которых они прочитали в газетах.
— Да, мать твердит о нем, сколько я себя помню, — сказала Лаура.
Врач с сочувствием посмотрел на девушку.
— Вам нелегко пришлось. Но я вижу, что вы справляетесь и можете похвастаться не только хорошеньким личиком, но и головой на плечах.
