Внезапно кто-то подошел к ней, и женщина вздрогнула.
— Я тебя напугал? — спросил Клаэс голосом, от которого у нее мурашки бежали по коже.
Фру Эльвандер переполняла ненависть. Она была так напряжена, что с трудом могла дышать. Мужу жаловаться на этого мальчишку бесполезно. Все равно он ей не поверит. Он слушает только детей. И никогда не встанет на ее сторону.
— Ты пропустила пятно, — сказал Клаэс, показывая куда-то сзади нее.
Стиснув челюсти, Инес обернулась, чтобы протереть там, куда он показывал, но тут ведро с грохотом опрокинулось на пол, обдав ей ноги грязной водой.
— Ой, прости, я нечаянно задел ведро, — сказал подросток извиняющимся тоном, но в глазах его была только радость.
Фру Эльвандер смотрела на него, чувствуя, что готова взорваться. С каждой секундой, с каждой обидой она ненавидела его все больше и больше.
— Я тебе помогу!
Юхан, младший сын Руне. Всего семь лет, а уже такой умный и добрый. Глаза его светятся теплом. Он сразу полюбил Инес. Еще в день их первой встречи мальчик взял ее за руку. Бросив испуганный взгляд на брата, Юхан опустился на колени рядом с мачехой, забрал у нее тряпку и начал размазывать грязь по полу, пытаясь собрать пролившуюся из ведра воду.
— Ты тоже промок! — растроганная, сказала она, глядя, как он старается.
Челка падала мальчику на глаза.
— Ничего страшного, — отозвался он.
Клаэс продолжал стоять, скрестив на груди руки. Глаза его стреляли молниями, но он не отваживался атаковать младшего брата.
— Размазня! — выплюнул он и ушел прочь.
Инес выдохнула. Какой позор! Клаэсу всего семнадцать. И даже если она не намного старше, она его мачеха. И она ждет его брата или сестру. Ей не следует бояться мальчишку. Но почему-то в его присутствии фру Эльвандер испытывала леденящий страх. От одного его голоса ее бросало в дрожь. Инстинктивно она чувствовала, что этого подростка не стоит провоцировать. А что будет, когда приедут ученики? Изменится ли атмосфера в доме, когда он наполнится детскими голосами? Если нет — она здесь просто задохнется.
— Ты такой добрый, Юхан, — сказала она, поглаживая мальчика по светлым волосам.
Он ничего не ответил, но от Инес не ускользнула его счастливая улыбка.
Он ждал их, сидя у окна. Смотрел на море, на остров Валё, на лодки, проплывавшие мимо, на отдыхающих, наслаждавшихся последними неделями отпуска. В какой-то мере он им завидовал, хотя никогда и не мечтал жить их жизнью. Их жизнь была намного проще, чем его. Эти люди и не догадывались, как это чудесно — жить простой обычной жизнью. Когда в дверь позвонили, Леон бросил последний долгий взгляд на Валё и откатил инвалидное кресло от окна. Там, на острове, все началось. Там и должно закончиться, подумал он.
— Пора нам покончить с этим, — объявил он собравшимся.
Атмосфера в комнате была напряженной с момента прибытия самого первого гостя. От Леона не ускользнуло, что ни Перси, ни Йозеф не поднимают глаз на Себастиана. Тот же был абсолютно спокоен и расслаблен.
— Как это ужасно — оказаться в инвалидном кресле. И так изуродовать лицо. Ты же у нас был красавец, — протянул он, откидываясь на спинку дивана.
Кройц не обиделся. Он знал, что обидеть его не входило в намерения Монссона. Просто этот парень всегда был прямолинеен, кроме тех случаев, когда хотел кого-нибудь обмануть. Тогда он лгал без всякого стеснения. Люди не меняются. Все остальные тоже не сильно изменились. Йозеф был серьезным, Перси — слабым. А Йон сохранил свои харизму и очарование. До приезда во Фьельбаку Леон навел обо всех справки. Частный детектив за баснословные деньги проделал блестящую работу, и теперь Кройцу было известно об их жизни все. Но у него было такое ощущение, что все произошедшее после Валё не имело никакого значения, особенно сейчас, когда они снова были в сборе. Не отвечая Себастиану, он повторил свою первую фразу:
— Пора рассказать всем правду.
— Зачем? — спросил Йон. — Все в прошлом.
— Знаю, что это была моя идея. Но чем старше я становлюсь, тем больше осознаю, что это была ошибка, — сказал Леон, глядя политику прямо в глаза.
Он подозревал, что Хольма будет сложно убедить, но был к этому готов. Независимо от того, что скажет бывший однокашник, Кройц принял решение рассказать правду. Но считал своим долгом предупредить об этом остальных, поскольку решение затрагивало и их тоже.
— Я согласен с Йоном, — без всякого выражения сказал Йозеф. — Нет никаких причин ворошить прошлое. Все давно забыто и похоронено.
— Это ведь ты всегда твердил про важность прошлого, про долг, про ответственность. Забыл? — напомнил ему Леон.
Мейер побледнел и отвел взгляд.
— Это совсем другое.
— Да неужели? То, что произошло, никуда не исчезает, оно продолжает жить в настоящем. Я жил с этим все эти годы. И вы тоже. Я знаю.
— Это совсем другое, — настаивал Йозеф.
— Ты говорил о людях, виновных в страданиях твоих предков, говорил, что их надо призвать к ответу. Разве не должны и мы отвечать за содеянное, признать вину? — Кройц говорил мягко, но от каждого его слова Мейер дергался как от удара.
— Я тебе не позволю, — процедил Йон, сжимая кулаки.
— Это не тебе решать, — отрезал Леон, тем самым раскрыв, что он уже принял решение и не собирается с ними советоваться.
— Делай что хочешь, — внезапно произнес Себастиан.
Порывшись рукой в кармане, он вынул ключ, а затем, поднявшись с дивана, протянул его Кройцу, который после некоторых сомнений взял его. Столько лет прошло с тех пор, как он в последний раз держал эту вещь! Ключ, которым было заперто их совместное прошлое…
В комнате воцарилась тишина. Все вспоминали.
— Надо открыть дверь, — объявил Леон, сжимая ключ в кулаке. — Я хочу это сделать вместе с вами, но если вы не хотите — я готов сделать это один.
— А Ия? — начал было Хольм, но Кройц остановил его:
— Ия уехала в Монако. Я не смог уговорить ее остаться.
— Вы-то можете сбежать, — с горечью сказал Йозеф. — Уехать за границу. А мне придется остаться здесь.
— Я никуда не собираюсь уезжать, — ответил Леон. — А если и уеду, то обязательно вернусь.
— Никто никуда не поедет, — заявил Перси, до этого не издавший ни звука. Он даже сидел в отдалении.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Себастиан расслабленно.
— Никто никуда не поедет, — повторил фон Барн.
Нагнувшись, он начал рыться в портфеле, прислоненном к ножке стула.
— Это шутка? — усмехнулся Монссон при виде пистолета в его руках.
