Я вовсю вертела по сторонам головой, пытаясь высмотреть чернокудрую голову Трофима, но так ничего и не высмотрела. Капустин, вконец расстроенный, по сторонам не глядел и только крепче прижимал к груди чемоданчик.
С грохотом и пронзительным ревом подошел челябинский поезд, и народ бросился по вагонам. Стоянка здесь была пять минут, но нам и этот срок казался непомерно долгим.
Предъявив проводнику билеты, мы поднялись в вагон. На нас пахнуло духотой, потом и железной дорогой. Пассажиры с обалдевшими от скуки лицами рассматривали нас, как иноземцев.
Нигде не задерживаясь, мы прошли в свое купе. Оно было открыто. Мы откатили дверь и вошли. Обе нижние полки были заняты. Нашими соседями оказались девушка лет двадцати, по виду студентка, да молодой щеголеватый армянин, который студентку охмурял — без особого, кажется, успеха. Появление новых пассажиров вызвало в нем легкую досаду, которая сменилась порывом энтузиазма, когда он разглядел, что один из пассажиров — женщина. Видимо, он рассчитывал на меня как на запасной вариант.
С приторно-сладким выражением на лице он подскочил ко мне и предложил помочь снять плащ. Я решила раз и навсегда отделаться от этого субъекта и громко ответила:
— Ты бы с меня, конечно, с удовольствием не только плащ, а вообще все поснимал, но тут тебе ничего не обломится, дорогой! Выкинь из головы!
Студентка растерянно хихикнула. Армянин смутился и сказал укоризненно:
— Ах, какая грубая девушка! Девушка не может быть такой грубой…
Капустин посмотрел на него, на меня, горько усмехнулся и полез на верхнюю полку. Мне тоже стало смешно, и я распорядилась:
— Подними-ка полку, знаток девушек! Я поставлю чемодан… Кстати, Анатолий Витальич, а вы не хотите поставить свой чемоданчик?
— Благодарю покорно! — откликнулся Капустин. — Пусть он лучше тут со мной побудет…
По-моему, он даже положил его себе под голову. Я сурово посмотрела на разочарованного армянина и хорошенькую студентку и отчеканила:
— Дверь в купе должна быть всегда заперта изнутри — зарубите это себе на носу!
Об условных сигналах я договариваться не стала — это было совершенно безнадежно. Я поняла это по смуглому лицу соседа, на котором было написано крайнее возмущение и обида. Молодой армянин был настолько шокирован моим армейским тоном, что даже прервал свои донжуанские упражнения и какое-то время молча сидел и с оскорбленным видом таращился в окно. Наконец решив, что жизнь еще далеко не кончена, он встряхнулся и в цветистых выражениях пригласил бедную девушку посетить с ним вагон-ресторан. При этом он как бы случайно косился на меня и раздувал ноздри. Получив отказ, он все равно не стал падать духом и объявил, что пойдет один.
После его ухода в купе сделалось значительно просторнее и тише. Капустин, прикрыв чемоданчик подушкой, и в самом деле положил на него голову и отвернулся к стене, видимо, избегая смотреть на мою физиономию. Девушка, с любопытством наблюдавшая, как я запираю дверь, робко поинтересовалась, зачем это нужно делать.
— На железной дороге, — назидательно заявила я, — всегда можно встретить массу мошенников, хулиганов и даже настоящих убийц. Не хочу, чтобы кто-то из них входил сюда без стука. Это меня нервирует.
Студентка неуверенно фыркнула.
— Я вообще-то здесь часто езжу, — чистым приятным голосом произнесла она, — но никаких убийц никогда не видела, вы шутите… — По ее тону было ясно, что она никогда не поверит в существование того, чего не видела лично.
— Я еду в первый раз, — отрезала я, — но еще до полуночи рассчитываю увидеть самого настоящего убийцу!
Девушка осеклась и посмотрела на меня с неприкрытым страхом. Она, видимо, приняла меня за душевнобольную. Мне не хотелось ее в этом разубеждать.
Однако я действительно ожидала еще сегодня увидеть Трофима. Скорее всего, он попытается появиться ночью, когда большинство пассажиров сморит сон.
Капустин мне не помощник. Эти говорливые попутчики — просто досадная помеха. Придется действовать в одиночку, проявляя чудеса бдительности и решимости. Это означает, что опять до утра мне придется не спать, не есть и даже не ходить в туалет. Такая перспектива меня нисколько не вдохновляла — мои возможности тоже не беспредельны. Зато для Трофима у меня был приготовлен небольшой сюрприз, и этот факт немного скрашивал мое существование.
Поспать мне все-таки удалось — пока романтичный армянин предавался разгулу в дорожном ресторане. Потом он нагулялся и начал стучать в дверь. Я проснулась, а студентка, робко посмотрев на меня, попросила разрешения открыть.
— Это, наверное, Ашот пришел, — пояснила она.
Я впустила Ашота. От него припахивало винными парами, и он собирался взять реванш за свое маленькое поражение. С вызывающим видом он принялся угощать нас дорогими конфетами и звать в соседний вагон, где едет «отличная компания» из Дилижана.
Когда мы отказались, он пообещал непременно привести ребят сюда, уверяя, что мы необыкновенно весело проведем время. Он зудел, как осенняя муха, и был так охвачен идеей устроить в нашем купе пикник, что я немного испугалась и попросила его на секунду выйти со мной в коридор.
Не знаю, что ему примерещилось, но он сразу же согласился. Мы вышли из купе, и Ашот, приняв картинную позу, начал осыпать меня комплиментами. Я решила не тратить времени на устные вступления и сразу же перешла к материальной части.
Ухватив обеими руками правую кисть Ашота, я рванула ее вверх, а едва почувствовав сопротивление — вниз, при этом вывернув кисть наружу. Армянин вскрикнул от боли, скорчился и упал на колени, глядя на меня перепуганными глазами. Я продолжала удерживать его вывернутую руку до тех пор, пока он жалобно не взмолился:
— Отпусти, слушай! Больно же совсем! Ну отпусти! У-у-у!
Я сжалилась над ним, и он поспешно вскочил, беспомощно оглядываясь по сторонам. Потом он посмотрел на меня — со страшной обидой — и дрожащим голосом произнес:
— С ума сошла, да? Я тебя угощал, а ты руку ломать?! Ты вообще сумасшедшая, да?
Я взяла его двумя пальцами за ворот рубашки и, интимно приблизив губы к его уху, негромко сказала:
— Слушай меня внимательно! Сумасшедшая я или нет — не имеет никакого значения. Но если ты попытаешься привести кого-то в наше купе или будешь доставать меня еще каким-нибудь способом — я вышвырну тебя из поезда, обещаю! У меня был очень трудный день, и я хочу отдохнуть.
Он со страхом покосился на меня и уныло сказал:
— Так бы и сказала… Что, Ашот не понимает? Я хотел как лучше…
— Ты лучше хоти подальше от меня, — посоветовала я.
Мы вернулись в купе, и Ашот на некоторое время притих. Однако через полчаса ему опять сделалось невмоготу, он начал вертеться, покашливать и наконец просительно обратился ко мне:
— Ничего, если я к ребятам пойду? — и поспешно добавил: — Мы с ними в том вагоне посидим!
