– А если нет пропуска, так и нечего ходить! – прогремела вахтерша.
Грозный голос и прокурорский взгляд настолько не вязались с ее хрупким телосложением и безобидным обликом, с крючком для вязания и аккуратными седыми волосиками, что производимое вахтершей впечатление многократно усиливалось. Надежда Николаевна много лет проработала в оборонном НИИ и повидала там самых суровых охранников, но даже ей эта музейная старушка показалась редкостным экземпляром.
– Так что за неимением пропуска прошу покинуть помещение! – продолжала разоряться старуха.
Надежда, которая намеревалась оставить пропуск Веры Зайцевой на проходной музея, после такого приема быстро передумала. Вахтерша, при таких гестаповских замашках, могла пропуск не взять, а если и возьмет, то непременно устроит его хозяйке все возможные и невозможные неприятности. Хотя Надежда Николаевна заочно и не питала к этой самой Зайцевой теплых чувств, и вообще подозревала ее в убийстве, но отдать ее в руки этой злобной особе с вязальным крючком в пальцах… нет, это, пожалуй, слишком жестоко! К тому же ей нужно было переговорить с Верой Зайцевой лично.
– Мама! – раздался откуда-то сверху пронзительный женский голос. – Опять ты за свое! Я же тебя просила просто посидеть несколько минут!
Надежда подняла голову и увидела спускающуюся по лестнице женщину лет сорока, рыжеволосую и густо усыпанную веснушками.
– Извините, – проговорила женщина, обращаясь к Надежде, – мама у меня строгая, всю жизнь учительницей младших классов проработала, а с детьми без строгости никак, на шею сядут…
– Без строгости ни в каком деле нельзя! – возразила отставная учительница, сворачивая вязание и выбираясь из будки.
– А вы к кому? – спросила Надежду Николаевну ее дочь, занимая освободившееся место.
– К Зайцевой Вере Алексеевне, – бодро отрапортовала Надежда.
– Вы, наверное, из Гатчины?
– Совершенно верно. – Надежда смотрела на вахтершу кристально честными глазами.
– Проходите. Вера, наверное, на втором этаже, у окантовщиков.
Надежда Николаевна поблагодарила любезную вахтершу и пошла вверх по лестнице.
Вера явилась сегодня на работу пораньше, чтобы директриса Анна Ивановна не стала возникать по пустякам. Пропуска на вахте никто не спросил – Веру прекрасно знали в лицо, так что пока этот неприятный вопрос отложился на неопределенное время.
В музее все было как обычно – тихий уютный мирок. Оказавшись здесь, Вера снова стала прежней – сотрудницей музея, озабоченной лишь своими непосредственными обязанностями. Только вчера она с тоской думала о том, как надоел ей музей, а сегодня, погрузившись в хлопоты, связанные с выставкой Панаевой, почти забыла о своих неприятностях.
Как и следовало ожидать, рабочий Анатолий запил, не успев сделать и половины тяжелой работы, и теперь все приходилось делать самой. Кроме того, когда из подвала принесли ящик с черновиками Авдотьи Яковлевны, выяснилось, что кто-то перепутал этикетки на ящиках, и вместо черновиков литературных произведений в принесенном ящике лежали записки модисткам и портнихам с просьбами об отсрочке долгов. Окантовщик Казимир Стефанович, на которого всегда можно было положиться, по непонятной причине взял для окантовки матовое стекло, так что ни один из документов невозможно было прочитать, и теперь все нужно было срочно переделывать.
Самая же ужасная неприятность, можно сказать, настоящая катастрофа случилась с важнейшим экспонатом, украшением будущей выставки, с бесценной реликвией, которую хранили и берегли многие поколения музейных работников – так называемым «Авдотьиным платочком».
Этим кружевным платочком великий русский поэт Николай Алексеевич Некрасов вытер слезы своей гражданской жены Авдотьи Яковлевны Панаевой, которые она пролила, узнав о безвременной кончине своего законного мужа Ивана Ивановича Панаева. Платочек бережно сохранялся родственниками неутешной вдовы, от которых и поступил в музей. С этим платочком было связано старинное музейное поверье. Говорили, что, если к нему прикоснется сотрудница музея, у которой случились нелады в семейной жизни, к примеру, ушел муж или какой-нибудь другой близкий человек, все у нее тут же совершенно налаживается, беглый муж возвращается в лоно семьи и в доме воцаряется мир и любовь.
В плане намеченной выставки платочку отводилось особое место, достойное такой исторической святыни, и Вера уже под расписку получила реликвию из хранилища, чтобы осмотреть ее и подготовить к экспонированию. Но тут случилось страшное и совершенно непредвиденное событие.
В музее проходил практику студент Института культуры Антон Свистунов. Был он редкостный болтун и бездельник, совершенно безразличный к отечественной истории, Вера в глубине души подозревала, что Антон поступил в Институт культуры только для того, чтобы не загреметь в армию. Однако она надеялась пристроить физически развитого студента к выполнению тяжелых работ взамен запившего Анатолия. И вот, войдя в свой кабинет (если можно назвать кабинетом клетушку размером с платяной шкаф, выгороженную из бывшей панаевской кладовки), Вера Алексеевна с ужасом увидела, как практикант взял со стола исторический платочек и кощунственно высморкался в него!
Музейная сотрудница онемела и застыла на месте, хватая ртом воздух. Студент увидел ее лицо и переполошился:
– Вера Алексеевна, вам плохо? Может быть, врача вызвать?
При всех своих недостатках Антон, несомненно, был добрый молодой человек.
– Платок! – выговорила наконец Вера, кое-как справившись с дыханием и показывая пальцем на историческую святыню.
– Ваш, что ли, платочек? Да вы не волнуйтесь, я постираю… – проговорил Антон несколько в нос.
– Это… музейный платочек! Платочек Панаевой! – выдохнула Вера. – Что же ты натворил?
– А что же было делать-то? – оправдывался Антон гнусавым голосом. – Ну, простудился я, а платок забыл… а тут платочек этот лежит… да не переживайте вы так! Небось Панаева ваша тоже в него сморкалась!
– Как ты не понимаешь! Это святыня! – восклицала потрясенная Вера.
Придя в себя, она сделала две вещи. Во-первых, спрятала оскверненный платочек в сейф и, во-вторых, побежала советоваться к старой и опытной Матильде Романовне, сотруднице музея, пережившей семерых директоров.
– Напиши ему положительный отзыв о практике, – посоветовала Матильда.
– Как – положительный? – изумилась Вера. – Почему – положительный?
– Напиши и скажи, чтобы ноги его не было в музее! Если напишешь отрицательный – он будет тут и дальше вертеться, канючить, чтобы переписала. Глядишь, еще куда-нибудь высморкается. А с платочком… знаешь, ты можешь провести большую научно-исследовательскую работу и доказать, что Некрасов вытер Панаевой не только глаза, но и нос. Диссертацию, между прочим, из этого сделать можно!
Второе предложение показалось Вере ужасным, просто кощунственным, а насчет отзыва о практике она признала Матильдину правоту. Получив положительный отзыв, Антон ужасно обрадовался, нисколько не удивился и убежал пить пиво с друзьями. Больше, к счастью, он в музее не показывался.
