Мутант сидел на земле саженях в двух от оседланной дедом колодины, по-турецки подобрав под себя ноги, и даже в лесном предутреннем сумраке можно было различить, что он раскуривает трубку.
Слабый красноватый огонек, выпущенный на мгновение из-под пальца, показался в темноте фотовспышкой, осветив волосатую, трехглазую физиономию…
Волков весь оставшийся световой день рыскал по России и расспрашивал свою дальнюю и ближнюю родню, знакомых относительно мутантов, кто что видел, слышал или знает – в общем, собирал информацию. И тут только выяснилось, что бабка Сова была не первой, кто увидел мутанта и даже имел с ним непосредственный контакт. Оказывается, еще месяц назад Додя Кривенко шел пьяный с лесопилки и по дороге сильно устал, прилег на обочине и уснул. А проснулся оттого, что кто-то несет его, взявши под мышку, как ребенка, причем ногами вперед, и что-то бурчит, рычит и будто бы по прозвищу его называет – Додя, но как-то невыразительно. Лесопильщик изловчился, вывернул голову, и в тот же миг осознал, что пора бросать пьянку, ибо почудилось, будто не человек его тащит, не зверь, хотя лохматый, а сам черт, каковыми их малюют. То есть рога на нем разглядел, копыта и хвост, длиною больше метра, который стоял вверх торчком, прижимался к горбу на спине и имел кисточку на конце. В лицо Кривенко чудища не видел, потому не знает, был у него свиной пятак или нет, впрочем, и количество глаз не считал. Сначала предприниматель повиновался судьбе, думал, крышка: сейчас приволочет в свои дьявольские чертоги и убьет, а если и отпустит, то прежде заставит душу ему продать, кровью расписаться и впоследствии творить черные дела. И такая на него тоска напала! Он ведь с чего выпивать-то стал? С радости – что жизнь начала налаживаться, третий ребенок родился, лесопилку купил, итальянские станки, чтоб вагонку и плинтус строгать, а самое главное, выиграл тендер на лесную деляну в сто тысяч кубометров хвойника. А сейчас подпишись, так черт все отнимет! Но потом еще сильней шею выгнул и видит: нечисть эта несет его прямо к дому – собственному Додиному дому!
Тогда и загадал: если все обойдется – пить брошу, в Бога верить начну и церковь на доходы построю. А черт занес его на крыльцо, посадил к двери и чем-то как даст по голове! И зарычал по-звериному, однако Додя будто услышал приказ: «К алкоголю больше не притрагивайся!» Показалось, барабаном ударил, потому что и в пьяной пустой башке и даже в воздухе раздался гул, повторяющий эту фразу. Потом Кривенко вроде бы сознание потерял на минуту, и когда очнулся – никого нет вокруг, рассвело, он же сидит под дверью родной хаты, и впечатление такое, будто все это во сне ему приснилось. Да только в голове тот барабанный гул стоит, а в мыслях фраза свербит, чтоб к алкоголю не притрагивался. Осмотрел одежду и нашел на себе чертову шерсть! Должно быть, линял нечистый, или просто натерлась, поскольку он Додю к себе крепко прижимал, чтоб тот не выскользнул из подмышки. Кривенко посчитал это за метку, за сатанинский знак, быстро содрал с себя все до трусов, сложил в кучу и зажигалку поднес. Завоняло так, как не пахнет паленая тряпка, и дым черный, удушливый! Жена проснулась, в окно глянула – голый муж во дворе одежду жжет. Выскочила, затушила, из пиджака наличные деньги выгребла – тысяч сорок, поди, а самого заволокла домой.
Конечно же, дура, решила, что белая горячка.
Додя переубеждать ее не стал и про черта умолчал. Отоспался и почувствовал, что характер у него резко и сильно изменился. В самом деле пить бросил, начал тайно в храм ходить и, договорившись с батюшкой, отпустил тому круглого леса и денег на строительство церкви в Манькином Бору, где и занимался деревообработкой. Надо же исполнять свои клятвы, а то чего доброго опять прихватит ! А помалкивал до сей поры на всякий случай, чтоб не подумали, что предприниматель до чертиков напился.
С Волковым Додя еще в школе учился и до сих пор имел доверительные отношения, поскольку кругляк, это тебе не сигареты, его просто так через границу не протащишь, а лишь по договоренности с таможней, на лесовозе. И вот когда Мыкола поведал о мутантах, что пришли из чернобыльской зоны в Россию и где-то здесь обитают, Кривенко сначала сильно призадумался, а потом все откровенно рассказал. Он про мутантов-то уже слышал, да думал, очевидцы ошибаются, на самом деле это нашествие чертей. Додя, можно сказать, камень со своей души снял, ибо все это время опасался даже на машине в одиночку ездить по дороге на лесопилку, а в темное время суток из дому не выходил и спал у стенки, прикрываясь женой. Тут же провез школьного приятеля, место показал, где пьяным свалился, заодно свою лесопилку и строющуюся церковь.
Волков же из его исповеди сделал вывод определенный и многообещающий: оказывается, мутанты не только сигареты выманивают, но обладают еще и умением сострадать пьяному человеку. Не обобрал, как менты делают, а поднял и домой принес, вместе с наличными деньгами. В этом было еще одно подтверждение, что чужие мысли могут читать и свои внушать: Кривенко-то не говорил ему, где живет, поскольку лыка не вязал! Мутант сам вычислил, и даже будто бы по кличке называл, да методом телепатии враз закодировал от пьянства. То есть у них, вероятно, инстинкт такой благородный. Ведь крестной, бабке Сове, лукошко со второй заставы притащил…
Хорошо, сожительница Тамара весь день была занята на работе, поэтому Волков преспокойно разгуливал по России пешим, поскольку москальские гаишники по заданию незаконной супруги пасли его машину и непременно докладывали, где он был и что делал. Под вечер Мыкола заглянул в ночной клуб, настоящим содержателем которого, по некоторым сведениям, был глава районной администрации Пухнаренков, хотя он публично отрицал такой факт. Родственники сказали, Любка Когут устроилась туда дояркой – бычков доить, которые быстро пристрастились к модному европейскому отдыху. Ночным это заведение называлось формально, поскольку работало круглосуточно, и даже, напротив, в темное время суток жизнь здесь шла на спад, поскольку у контрабандистов начиналась трудовая деятельность. Николай Семенович мыслил расспросить Любку о мутанте и в тот же час уйти, однако «доярка» была занята – работала на подиуме с «доильным аппаратом», то есть с шестом. Да так увлекательно, что он невольно залюбовался: арабский плен не прошел даром.
Только испытывал он не обычное влечение к голой девке, какое бывает у полуголодных, похотливых мужиков, а ощущал, как от ее танца вливается внутрь некая неистовая сила, с физическим треском расширяющая заячью грудную клетку до ширины волчьей!
Было, было в Любке что-то, отчего жаждали ее мужики, и не только хохлы и москали, но и арабские зажравшиеся шейхи! Говорят, ее несколько раз перепродавали, и цены всегда росли на порядок.
А тут еще украинского таможенника заметили контрабандисты и чуть ли не в драку за столики потянули. Он присел к знакомым бизнесменам из Брянска, рюмку с ними выпил, с кем-то поговорил, кому-то что-то посулил, но все как во сне – до чего притягательной оказалась Любка. Он словно и не замечал ее обнаженных телес, наряженных в бикини!
Брянские волки это заметили, предупредили:
– Новенькая, не обломали еще. Не обслуживает.
– Спорим, обслужит? – предложил Волков, подразумевая совершенно иное, нежели они.
