– Тебя – может быть, – серьезно согласились те, явно желая потрафить таможеннику.
Тут сеанс закончился, и Мыкола заскочил на подиум, накинул покрывало на плечи Любке и повел ее в помещение, гордо называемое грим-уборной, хотя здесь гримом почти не пахло.
– Что это с тобой, Николай Семенович? – заворковала Любка, обдавая его густым ароматом трудового пота. – Какой-то ты сегодня целеустремленный…
До порабощения Любовь Когут училась на отделении психологии в педвузе Харькова и, вероятно, с тех пор еще владела основами физиономистики.
Волков усадил танцовщицу в канапе, сам пристроился напротив, придвинув кухонную табуретку, и, поражаясь своей решительности, с ходу потребовал:
– Расскажи мне все, как встречалась с мутантом. Все подробно.
– УФ, напугал! – засмеялась бывшая секс-рабыня. – Думаю, что случилось? Да я с ним не встречалась! Хотя, полагаю, это было бы любопытно!
– Кончай болтать, – деловито перебил Волков, – я серьезно. Меня интересует его внешний вид, поведение. В общем, психология.
Покрывало с Любки свалилось, однако она не обратила на это внимания. Мыкола тоже – сейчас даже ее близкая, обнаженная грудь не вызывала тех эмоций, что охватывали его в зале во время танца.
Любка закурила, откинулась на спинку и скрестила ножки.
– Это очень сильное существо, – не сразу начала она описывать свои впечатления, верно вспоминая встречу. – Разумеется, мужского пола. Вид уродливый, устрашающий, но не отталкивающий. От него исходит мощная энергия. Не та, что у голодных самцов, а… как бы это объяснить? Показалось, он страстный, но сдержанный.
– Как он сигарет попросил?
– Никак… Сама дала. Я всегда сама даю, если хочется.
– Может, он внушил тебе эту мысль?
– Треп, ничего он не внушал! – уверенно заявила она. – Я же знаю: от ночных грабителей в первую очередь нужно попробовать откупиться… Зачем тебе все это, Коль? Слушай, помассируй мне шею, а? Кажется, мышцу потянула…
Танцовщица села к нему вполоборота, подставив спину.
– В каком месте он напал? – Волков потер влажную от пота, длинную шею. – Мне надо точно.
Она недоуменно обернулась:
– Ты рехнулся? Да меня девки завалят, если скажу!
– Полная гарантия, Люб! Слово даю!
– Даже не проси! Мне проще нарушить зарок и под тебя лечь, чем трафик сдать… Да зачем тебе мутант, Коль? Дременко прибежал, наорал, теперь ты…
Говорить ей правду было опасно, разнесет, и тогда Волков решил зайти с другой стороны:
– Ну, хочешь, на колени встану?
И мгновением позже сильно пожалел об этом…
Дверь в грим-уборную распахнулась, и по тяжелой поступи, по незримому движению тела он сразу угадал, кто вошел… По спине к затылку пробежал мороз, как бывает в раннем детстве от ужаса перед темной комнатой.
– Не дает? – нарочито изумилась Тамара. – Ах она, тварь!
Волков с Любкой обернулись одновременно – судебный пристав стояла, как скала, выставив вперед уступы бедер, живота и груди, словно предлагая немедля покорить эту высоту. Распахнутый форменный китель и вздыбленные, изготовленные на заказ полуметровые погоны на плечах выдавали ее истинное настроение.
– Выйди! – Неведомым ранее, поистине волчьим усилием воли он вернул себе самообладание. – И не мешай мне работать!
У разбуженной старой девы сил на иронию уже не было:
– Работать?!
– Работать!
– Я ему даю – не берет! – открыла Тамара ярко и хищно накрашенный рот. – А у этой прошмандовки просит! Готов на колени встать!! Думаешь, я танцевать не умею?!
От резонанса ее голоса с потолка и стен взвихрилась золотистая пыль. Любка зажалась в угол канапе, собравшись в комок, – сработал навсегда вживленный в сознание инстинкт рабыни. Мерно и далеко гудящий зал ночного клуба замер. И эта пугающая тишина неожиданным образом ввела Волкова в состояние, сходное разве что с состоянием аффекта.
– Вон отсюда, женщина! – словно мутант, прорычал он и неожиданно толкнул ее грудью. – Умри, шалава!
У них были несравнимые весовые категории, кроме того, Николай Семенович был ниже ростом на полголовы и втрое уже в плечах. Несильный, щадящий толчок пришелся в мягкий, складчатый живот. Но Тамара вдруг рухнула в канапе, чуть не придавив Любку, и новая, добротная на вид, мебель вмиг с грохотом развалилась на части, приземлив таким образом грузное расплывчатое тело. Пол содрогнулся, качнулся, отчего трельяж сорвался со столика и брызнул зеркальными осколками по всей гримуборной.
Бывшая секс-рабыня опомнилась, взвизгнула и порхнула к выходу. И, сам поражаясь своей невозмутимости, Волков вышел следом за ней и притворил за собой дверь.
– Коля, Коленька! – зашептала Любка, прильнув к нему. – Бежим скорее, убьет!
– Не бойся! – Он оторвал от себя перепуганную танцовщицу. – Говори быстро, где встречала мутанта?
– На двенадцатом километре, – легко призналась та. – На стене знак – надпись на немецком… Что-то там… коммунистен, тод… Короче, «Смерть коммунистам!». Мы тоннель купили у китайцев…
Таможенник круто развернулся и пошел к черному ходу, коим пользовались служащие ночного клуба. Они же столпились в коридоре, привлеченные грохотом в гримерке, и сейчас, словно битое зеркало, разлетались из-под его ног в разные стороны.
– Давно бы так! – крикнул он на пороге, похоже, более самому себе, хотя не узнал своего голоса.
И тут увидел, как из гримерки вышла Тамара, наряженная в эротическое белье. Да по коридорчику прямым ходом на подиум! Даже зная Тамарины увлечения, подобного Волков не ожидал. Все бросились в зал, смотреть, и он, непроизвольно, – за поварами и официантами.
Публика замерла, будто в кино кадр остановился. Судебный же пристав подплыла к шесту и давай выделывать такие движения да с такой энергией, что у бычков в зале сначала слюни потекли, потом истерика началась. Она еще голосом, как по телефону, застонала и голливудским текстом в микрофон:
– О-о! Как зовут тебя? А-а-а! Ты мой бог! Делай со мной, что хочешь… О, май гад! Вау! У тебя все в порядке? Давай еще! А! А! А!
И кто-то из зала все это снимает на сотовые – фотовспышки сверкают. Тут в первых рядах толпы лысина с оселедцем блеснула и воздетый к потолку стек – лишь по этим приметам Волков и угадал батьку Гуменника. На лице же у того – гримаса крайнего сладострастия, исказившая его до неузнаваемости! Того и гляди выскочит на подиум и падет в объятия Тамары…
Волков сего зрелища и позора более выдержать не смог, промчался сквозь обезумевшую, ослепленную публику, выскочил на улицу, и только тут осенило, что незаконная жена таким образом приговор себе подписала. И добро, что батька видел! Теперь есть полные основания расстаться, и даже пан Кушнер возразить не посмеет!
