Позвонить Волков не успел, ибо в тот момент на российскую таможню влетел джип самого Пухнаренкова, и его племянник заранее поднял шлагбаум – ждал дядьку. Джип подъехал бы и вплотную, но помешали бройлеры. Глава администрации выскочил чуть ли не на ходу и направился к «УАЗу» в отстойнике. Мыкола поджидал его, словно Георгий Победоносец змея, поигрывая длинным металлическим щупом. Из-под ног чекиста, наподобие пены из-под корабельного форштевня, разлетались цыплята.
– Николай Семенович, – неожиданно радостно заговорил он, протягивая руку, – здоровеньки булы, дорогой! Какие проблемы?
Это означало более, чем предложение мира. И сам Пухнаренков отчего-то утратил свою призрачность и стал вполне реальным, даже можно рукой пощупать.
Волков выдержал паузу, пожал его влажную пятерню и одновременно плечами:
– У меня проблем нет, Василий Василич. Они, кажется, у вас…
– А где сопровождающий? Товарищ Мищенко?
– Под замком.
– Нужно отпустить, Николай Семенович, – незнакомым добродушным тоном заговорил чекист. – Это недоразумение. Он не объяснил ситуацию?
– Предлагал взятку.
– Не обращай внимания. Это у них московская привычка – откупаться от ГАИ.
– Контрабанда, Василий Василич, живой товар! – Мыкола пнул куренка. – Хорошо замаскированный…
– А тебе указания не поступало? По секретке?
– Нет…
– Я так и подумал… Поступит к концу дня. – Пухнаренков понаблюдал за Кривохатко. – Впрочем, тайны тут особой нет. Пришло срочное предписание – проверить район на наличие мутантов, установить места обитания. Наше дело – под козырек. Самому пришлось на днях в разведку ходить, молодость вспомнить…
– И что, обнаружил?
– Выползают каждую ночь! Доложил по команде, прилетели специалисты по отлову… Кстати, отпусти Мищенко. Он руководитель группы, действующий подполковник нашей службы.
– Зачем же их к нам-то, в Украину?
– Есть межправительственное соглашение. Отлавливать чернобыльских мутантов и возвращать обратно. Ваша сторона крайне в этом заинтересована! Причем факс пришел: одного срочно выпустить сегодня. И как всегда – задание дадут, но ничего не согласуют. Вот и пришлось маскировать. Ты же понимаешь, Николай Семенович…
– Сам-то видел этого мутанта?
– Ночью, в прибор…
– А хочешь воочию взглянуть, Василий Васильевич?
– Знаешь, особого желания не испытываю, – признался тот. – Говорят, урод такой… А я что-то впечатлительный стал на гражданке, наверное, старею. Сниться еще начнет…
– Придется посмотреть…
Чекист стал податливый и пластичный, словно гончарная глина:
– Если настаиваешь, Николай Семеныч… Волков выдвинул клетку, развернул ее вполоборота:
– Вот, полюбуйся.
И сам стал наблюдать за Пухнаренковым. А лицо у того слегка вытянулось, выдавая волнение: видно, и впрямь стареет чекист.
Он заглянул в клетку, как заглядывают в гроб с дорогим и близким усопшим. И замер. Спящий же Дременко под его взглядом шевельнул головой, скорчил страдальческую гримасу и стиснул приоткрытый рот.
– Где этот… специалист по отлову? – не отрывая взгляда, спросил глава администрации.
– В комнате личного досмотра.
– Вот и пусть посидит, прохиндей! Бамбук московский! – выругался, но спросил беспомощно: – Что станем делать, Николай Семенович? Это же скандал… Я уже доложил об отлове. И ладно бы – Дременко поднимет бучу! А его язык до Киева доведет…
– Не доведет, – спокойно сказал Мыкола. Чекист вмиг узрел протянутую ему руку помощи:
– Выручай, Николай Семенович. Инициатива уже была в руках Волкова:
– Отвезу домой, положу в постель. Потом найду его дочь – она врач, присмотрит. А как проснется, я с ним проведу беседу.
Пухнаренков вновь закосил взглядом.
– Финансовую сторону беру на себя, – чекистским тихим голосом проговорил он и глянул на часы. – Я твой должник… Через три часа проснется. А вечером мы с тобой встретимся.
И пошел в Россию, не оглядываясь.
Волков поискал взглядом Кривохатко и увидел, что птичьих ловцов заметно прибавилось: братковские бабульки уже сажали в подолы бройлеров и улепетывали прочь…
За свою нелегкую девичью жизнь Оксана столько раз давала пощечины, что не промахнулась даже в полной темноте подпола. И от мгновенного касания ощутила под рукой мягкую и какую-то ласкающую растительность – будто кота погладила.
– Не хватай! – добавила она. – И дыши ровнее, полезно… Сама же опустилась на ступеньку лестницы и попробовала угадать, где находится отскочивший во тьму Юрко.
А он ничем не выдавал своего присутствия, будто и не дышал…
– Ты где, Юрко? – через минуту позвала она. – Ладно, не сердись. Это я на автомате, условный рефлекс. Ты хоть меня понимаешь?
В углу что-то мягко ворохнулось.
– Ну скажи что нибудь! – еще через минуту попросила Оксана. – Ты же знаешь, женщины любят ушами.
– Окосана-Окосана – юрюнг, – жалобно проговорил Юрко. – Синьгами… Ырыатын санаабар! Хатыныны тазы-стыллар!
– Ой, господи! Ну и мова у вас, шаманов… Теперь переведи.
– Окосана – солнце. Важенка… Пыстрый, как оленица… Хатыныны, верхний, на непа.
– Небесная оленица? …Ишь ты, а переведешь, так ничего, красиво. – Она помолчала, затаив дыхание. – Юрко, ты подойди ко мне, не бойся. На вид ты, конечно, ужасный, но, может, и его перевести? На язык осязания. Пощупать, например?
– Чоорон тыала як, – отозвался тот. – Синьгами камлать мешает. Шаман серце крепкий ната, кундал твертый. Айбасы клаз вострый, нюх – у-у-у! Волчий… Чоорон шаман Юрко пропатет.
– Очарованный шаман пропадет? Да кто же тебе такое сказал? Может, наоборот, Юрко? Может, очарованный только и справится с айбасами…
Он подумал и вроде бы вышел из своего угла:
– Окосана мутрый… Как баба Сава…
– Знаешь, что думаю? Может, нам с тобой в Якутию вернуться? Да пожить там полярную ночку? Глядишь, и привыкну. Вот сейчас в темноте – так вроде ничего. И не страшный…
– Тундара хотун як, – решительно заявил Юрко. – Темнота як. Ырыатын арыы! Юрюнг хотун.
– Да как же я с таким тобой в люди выйду? – обреченно спросила Оксана. – Все ведь знают, жених у меня на заработках, скоро с алмазами приедет… А ты вон какой явился. Скажут, и стоило ждать столько лет?.. Ну ее, эту Якутию! Чтоб ее айбасы твои побрали! Чтоб Арсан себе в кириккитте ее засунул! Такого хлопца отправила, а что получила?
Он выслушал гневные ее слова, приблизился неслышно и положил голову на плечо. Оксана вздрогнула, но более от неожиданности, а потом нащупала рукой гладкую широкую плешину на голове.
