Она настаивала, чтобы в начальной школе всех детей обучали основам гигиены и первой помощи («там они легко освоят это в игре»), а в старших классах — начаткам медицины. Благодаря этому люди будут знать не только, как и в каком случае врач может оказать им помощь, но и как вести более здоровый образ жизни, как лучше заботиться друг о друге и почему не следует мириться с условиями жизни и труда, вредными для здоровья их самих, их детей и всего общества.
А вот типичные отклики газет того времени:
«Создается впечатление, что доктор Виктория Свичнет хочет сделать каждую британскую школу — да, каждую, включая начальные школы! — базой для подготовки революционеров-социалистов».
«Тайме»
«Мы прослышали, что доктор Виктория Свичнет — замужняя женщина, мать троих сыновей. Это ошеломляющая новость — в нее просто невозможно поверить! Из ее писаний возникает образ одной из тех костлявых, мужеподобных женщин, которым небольшой курс „горизонтализма“ пошел бы на пользу. В данных обстоятельствах мы можем только выразить ее мужу наше сердечное сочувствие».
«Дейли телеграф»
«Мы не сомневаемся ни в квалификации доктора Виктории Свичнет, ни в доброте ее сердца. Ее клиника расположена в очень бедной части Глазго и, вероятно, приносит больше пользы, чем вреда, тем несчастным, кто туда обращается. Но клиника для нее — хобби: она не живет на доходы от своих пациенток. Мы, зарабатывающие на жизнь стетоскопом и скальпелем, мягко улыбнемся в ответ на ее утопические прожекты и вернемся на грешную землю — к нашим больным».
«Ланцет»
«Доктор Свичнет хочет превратить мир из поля битвы в санаторий, где все по очереди, как в детской игре, становятся то врачами, то пациентами. Совершенно очевидно, что в подобном мире процветать будет только одно — недуг!»
«Скоте обсервер»
Начиная с 1900 г. доктор Вик (так ее окрестили газеты) была активной суфражисткой, и ее имя сохранилось в истории этого движения. Война 1914 г. нанесла ей удар, от которого она так и не оправилась. Она рассчитывала, что рабочие и солдаты остановят войну, объявив забастовку, а на деле два ее младших сына почти сразу же пошли в армию и вскоре были убиты на Сомме. Она порвала с фабианцами из-за того, что она назвала их «бесхребетной терпимостью к преступной бойне», и стала появляться на одной трибуне с Киром Харди, Джимми Макстоном, Джоном Маклином и другими социалистами Клайдсайда (и сторонниками шотландской автономии), которые были против войны. Она поссорилась со старшим сыном Бакстером, который работал на войну за своим письменным столом в Департаменте имперской статистики. В письме Патрику Геддесу она писала:
«Бакстер совершает чудеса фальсификации, доказывая, что огромное количество убитых и искалеченных во Франции не столь ужасно, как думают, потому что оно включает в себя многие тысячи тех, кто был бы убит или искалечен в мирное время из-за несчастных случаев. Это, видимо, успокаивает совесть дельцов и воротил, жиреющих на военном производстве. Это означает, что миллионы убитых молодых солдат будут вскоре так же забыты, как те, кто погиб в промышленных и дорожных авариях».
По иронии судьбы, Бакстер Свичнет погиб, не оставив потомства, в 1919 г. в возрасте двадцати семи лет — его сбило парижское такси во время Версальской мирной конференции, на которую он приехал в качестве помощника Ллойд Джорджа.
Как многие в те годы, она долго и тяжело размышляла, почему богатейшие народы мира — народы, с гордостью называвшие себя самыми цивилизованными на том основании, что у них была самая развитая индустрия, — развязали самую жестокую, самую кровавую войну в истории. Она не могла постичь, почему миллионы людей, которые, взятые по отдельности, не были ни кровожадными, ни глупыми (она вспоминала своих сыновей), повиновались правительствам, приказавшим им убивать и идти на смерть в столь невероятных, катастрофических масштабах. Она разделяла мысль Толстого о том, что человеческое животное подвержено эпидемиям безумия; пример тому — орды французов, вторгшихся в Россию с Наполеоном и сгинувших там, хотя, покори они даже ее, их страна не получила бы от этого никаких выгод. Как врач она знала, что, поняв причины эпидемии, ее можно предотвратить. Она знала, что люди, которые живут и работают в перенаселенных кварталах, так же предрасположены к эпидемическим вспышкам враждебности, как любые лишенные жизненного пространства существа, — но ведь по меньшей мере четверть из тех, кто сражался и погиб в мировой войне, были обеспечены и имели просторные жилища, и к этому же классу принадлежали почти все, кто затеял и направлял смертоубийство. Она заключила, что, хотя мировую войну породили те же национальные и коммерческие свары, которые были причиной британских войн с Францией, Испанией, Голландией и Соединенными Штатами, участвовавшие в ней и поддерживавшие ее люди пали жертвой «эпидемии самоубийственного послушания», потому что родительское воспитание посеяло в их душах ощущение малоценности собственной жизни.
«Может ли мужчина, уважающий свое тело, раздетым становиться в очередь, чтобы другой, одетый, мужчина обследовал его гениталии? Может ли врач, уважающий свой разум, зарабатывать этим деньги? Медицинский осмотр новобранцев — не что иное, как крещение в религию человекоубийства, где лучшим солдатом считается тот, кто относится к собственному телу как к самой грубой машине — и даже не ему принадлежащей, а управляемой на расстоянии. Два моих младших сына по собственной воле стали такими машинами и позволили расплющить и вдавить в грязь свои прекрасные тела. А старший не тело, а разум свой сделал частью военной машины. Он для меня — такая же жертва пренебрежения к самому себе, как его братья. И при этом первые десять лет жизни три мальчика провели в чистом, просторном доме, их воспитывали заботой и личным примером любящие, образованные и предприимчивые родители. Я была (и остаюсь) радикальной социалисткой. Мой муж был либералом. Все наши мальчики готовились стать мирными, образованными слугами общества, использующими самые гуманные современные идеи для решения великой задачи XX столетия — создать такую Британию, где у каждого будет добротное, чистое жилище и каждому будут достойно платить за полезную работу. Но вот объявили войну — и трое моих мальчиков ТУТ ЖЕ повели себя как сыновья кровожадного английского тори. Они знали, что я считаю их поведение отвратительным. Почему же они чувствовали, что должны так поступить? Я отказываюсь искать ответ во внутренней испорченности человеческой или мужской натуры. Не могу я также сваливать вину на милитаристские курсы истории, которые они проходили в школе, — их, безусловно, перевешивало домашнее чтение и обучение. Мне приходится искать причину в самой себе. Благодаря богатству и любящему мужу в первые шесть или семь лет их жизни я имела над этими мальчиками безраздельную власть. И я не воспитала в них достаточного уважения к самим себе, чтобы противостоять той эпидемии самоосквернения, какой стала война 14
— 18 годов. Почему я потерпела неудачу? Не отыскав зерно болезни в себе самой, как я могу быть полезна другим? Но я его отыскала. Читайте, пожалуйста, дальше».
В приведенном абзаце суммируется и цитируется введение к брошюре, которую она опубликовала в 1920 г. за свой счет: «Экономика любви. Мамашин рецепт — как покончить с национальной и классовой враждой». На титульном листе напечатано: «Пацифистское издательство им. Боглоу Бакстера. Выпуск 1». Второй выпуск так и не появился. Брошюра не привлекла к себе большого внимания, хотя Виктория разослала ее лидерам и секретарям всех британских профсоюзов в конвертах с надписью «и Вашей жене» после мужского имени или «и Вашему мужу» после женского. Она также отправила брошюру врачам, священникам, военным, писателям, служащим общественной сферы и членам парламента, поименованным в справочнике «Кто есть кто». Еще две тысячи экземпляров она пыталась разослать деятелям подобного профиля в Северной Америке, но брошюры задержала и сожгла американская таможня. В письме к Джорджу Бернарду Шоу, который отдыхал тогда в Италии, Беатриса Уэбб <Беатриса Уэбб (1858 — 1943) — английский экономист, историк и общественная деятельница левого направления.> писала:
