– Иногда ты высказываешься как консерватор, – сказала Зонтаг, и я почти улыбнулся в ответ.
Я не стремился открывать ей свои политические взгляды, боялся, что она целыми днями станет меня переубеждать. До сих пор вспоминаю, какого труда стоило мне удержать от нее в тайне свои сексуальные фантазии. Если бы ей удалось связать мои политические взгляды с повседневностью, то я был бы обвинен во всех зверствах человечества от Аушвица и Нагасаки до Вьетнама и Ольстера, а Я ОТКАЗЫВАЮСЬ ЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ ВИНОВНЫМ ЗА ВСЕ, ЧТО ПРОИСХОДИТ В МИРЕ. Размышления всегда причиняют боль, потому что они связывают воедино мою мать отца Безумного Хизлопа Джейн Рассел облако-в-форме-гриба мини-юбку джинсы в обтяжку Жанин мертвого друга Роскошную Зонтаг издательницу печальную лесбиянку полицию Большую Мамочку и проститутку под мостом, и все они окружают меня и дают понять, что я плохой, что я причина несчастий мира, тиран, слабовольное ничтожество, никогда не мог дать им того, что они хотели, а только брал, брал, брал все, что мог взять. Поэтому я все-таки не улыбнулся в ответ, а простонал:
– Да забудь ты про политику, Зонтаг, давай-ка лучше вернемся к сексу. Ты ведь настоящий эксперт в сексе, а, Зонтаг?
Тут я, конечно, лукавил. Она прочитала множество книг о сексе, и ей нравилось пробовать в постели сложнейшие варианты совокупления, больше похожие на гимнастику, которые казались мне тем скучнее, чем более ценными представлялись ей; моя неуклюжесть ее страшно злила, но была одна поза, которая сводила ее с ума; Зонтаг располагалась в кресле вниз головой, широко раскинув ноги над спинкой, а я стоял сзади и обрабатывал ее щель языком. В такой позе тела наши почти не соприкасались, и она совершенно не возбуждала меня, но зато я мог делать это чуть ли не часами, глядя, как она опирается на подлокотники и тихо стонет в экстазе. Потом мы валились на кровать, крепко обнявшись, и я рассказывал дальше свою гнусную историю. Она возмущалась:
– Как же мне не думать о политике, если она так убедительно присутствует в твоем рассказе?
– У меня есть и другие фантазии – совсем не убедительные и не реальные.
– Расскажи.
И я рассказал ей про конкурс красоты за звание «Мисс Вселенная», финал которого должен состояться в Таиланде. Сотня самых красивых девушек со всех стран мира летит туда на самолете, который в пути угоняют по приказу одного арабского шейха. Самолет приземляется на его персональном аэродроме. Девушек сгоняют перед шейхом на парад красоты, причем безо всяких там цветных тряпиц, которыми они обычно прикрывают интимные места во время показов. Затем двадцать девушек отбирают посредством более детального экзамена. Мой рассказ привел Зонтаг в дикое возбуждение, и мы быстренько и страстно перепихнулись в простой традиционной позе.
– Да, – сказала она затем, – приятно представить, как этим глупым сучкам устраивают конкурс, которого они заслуживают. Правда, такая полупроституция частенько заканчивается настоящим похищением, об этом регулярно пишут газеты. Твоя оригинальность – в масштабе подхода. Интересно, сколько же тебе пришлось обходиться без секса, раз ты выдумываешь такие вещи?
Но я не стал рассказывать ей все до конца. Двадцать королев выбраны для гарема шейха и четырех его сыновей, а восемьдесят остальных вынуждены прислуживать им в качестве рабынь. Королевам позволено носить столько украшений, сколько им заблагорассудится, но помимо того – только один предмет одежды. В мини-юбках нет недостатка. Рабыни ходят голые, но им разрешается пользоваться косметикой, чтобы соблазнять хозяев гарема, которые, пресытившись королевой, могут в любой момент сорвать с нее юбку и надеть на приглянувшуюся рабыню. Привилегии королевского статуса и страдания рабынь кажутся пленницам настоящей экзотикой. И потому рабыни отчаянно соревнуются за внимание хозяев, а королевы всячески унижают их, не давая никого соблазнить, чтобы не оказаться на их месте. Мужчины, естественно, такой забаве рады. Думаю, что именно так были устроены большие гаремы, да и большая часть социальных обществ устроена так же, слава богу, я принадлежу сейчас к категории людей, которые могут не опасаться, что с них сорвут юбку. Из всех красавиц мирового гарема младшему сыну шейха приглянулась Мисс Польша, он влюбляется в нее и совсем не обращает внимания на остальных. Она использует свое влияние на него, чтобы раздобыть оружие и раздать всем пленницам – рабыням и королевам, но план сорван по вине трех королев. Мисс Англия считает, что красивым девочкам не к лицу держать в руках оружие, Мисс Россия уверена, что мужчины слишком умны, чтобы их победить, а Мисс Америка полагает, что жить в гареме гораздо интереснее. Тут вдруг сын шейха обнаруживает, что Мисс Америка ничем не хуже Мисс Польши, а ведет себя более покладисто, и тогда он срывает с Мисс Польши ее юбку, и она становится рабыней, вынужденной развлекать остальных сыновей шейха. Если бы я все это рассказал Зонтаг, она бы не сомневалась больше, что я – настоящий консерватор.
Но мне не дает покоя ее вопрос: «Что тебя заставляет придумывать таких омерзительных негодяев?» И правда, здесь какая-то загадка. Большая часть женщин, которых я встречаю, кажется мне привлекательной, мужчин я в основном побаиваюсь и презираю, у меня был только один настоящий друг, и при всем при этом воображение рисует мне миры, где всем правят мужчины. Может, причиной тому моя работа? Каждый воспринимает мир сквозь призму своей работы. Для врача мир представляется больницей, для брокера – фондовой биржей, для юриста – огромным судебным процессом, для солдата – набором бараков и пространств для маневров, для фермера – почвой и плохой погодой, для дальнобойщика – системой дорог, для мусорщика – помойкой, для проститутки – борделем, для матери – детским садом, для ребенка – школой, для кинозвезды – зеркалом, для владельца похоронного бюро – моргом, а для меня – системой безопасности, работающей от солнечной энергии, и разрушить ее может только смерть. В повседневной жизни меня целиком поглощает установка систем безопасности, она же меня сдерживает, но в своем воображении я остаюсь отстраненным, управляя всем и внимательно вглядываясь… Жанин?
Не тут-то было. Роскошная.
Я собираюсь прекратить насиловать Роскошную, уничтожить гимнастический зал и полицейских, которые совершенно ни к чему. И этот чемодан с юбками. Она достаточно сексуальна в белых джинсах в обтяжку. Думаю вот, а может, одеть ее в рабочий комбинезон? И я откажусь от этой затеи с машиной, сданной в ремонт, когда Макс идет за ней в гараж, умоляя не уезжать, остаться с ним на эти выходные, стоп.
Стоп. Если я опять начну фантазировать о Роскошной, я потеряю самообладание и снова начну себя ненавидеть, потому что я ненавижу насилие, ненавижу Безумного Хизлопа, а больше всего ненавижу того незнакомца, который годился мне в отцы и который вместе с двумя сыновьями прошел мимо меня и встал посреди моей комнаты, и ВИСКИ – быстробыстробыстробыстробыстро, быстро на пол, доставай запасную бутылку из, черт бы побрал этот замок, чемодана под кроватью. Так, снимай крышку, вынимай бутылку, отвинчивай. Вот это вещь! Давай, прямо из горлышка. Еще. Еще глоток. Пусть мозги окунутся в очищающий алкоголь. Еще. О, как тепло, тупею на глазах, друг мой дорогой, почему же мне до сих пор так больно от оскорблений, которые выплеснул на меня тогда этот старик? Он ведь был уверен, что делает все это ради дочери. Отчего этот случай кажется мне самым страшным насилием, которому я когда-либо подвергался в жизни? Почему мне до сих пор не успокоиться? Старик тот давно мертв, сам я постарел, мы оба трусы. Воображаю, каким идиотом он себя почувствовал, когда узнал всю правду. Да и я тоже. И Хелен тоже.
