– Дык а ты женишься на мне?
– Нет, я уже был женат.
– Тогда я не смогу тя удовлетворить. Нет, нет, нет, нет, никогда не смогу тя удовлетворить, ничо не выйдет.
Мы стояли у входа в метро. Она развернулась и пошла туда с моей двадцатифунтовой купюрой. Я бросился за ней, бормоча:
– Вернись, пожалуйста, вернись.
Но она свернула за угол, не переставая повторять:
– Нет, нет, нет, не смогу тя удовлетворить, не смогу удовлетворить тя.
Тут я разозлился и проревел:
– ТЫ НЕ ПРАВА!
Повернулся и побежал вверх по дорожке и через минуту уже заказывал себе джин с тоником в переполненном пабе. Джин был довольно мерзким, но в выходные я пью только джин, потому что после него изо рта не пахнет. Пенис мой успокоился и мирно лежал на месте, но мне все было не остановить свое бормотание, хотя мне это совершенно не свойственно, я ведь привык считать, что люди, которые много говорят, растрачивают себя впустую. Увидев человека, с которым я был немного знаком, я сказал:
– Только что со мной приключилась презабавная история.
И рассказал ему, что произошло. Лицо его вдруг приняло неопределенное, отсутствующее выражение, он бросил: «Простите», развернулся и ушел.
«Не слишком-то вежливо», – подумал я. Но тут мне на глаза попалась симпатичная девушка, скорее всего студентка, стоявшая вместе с подружками.
– Привет, – сказал я ей.
Приятно улыбнувшись, она ответила: «Привет», хотя видно было, что она удивлена. Наверняка она решила, что мы уже встречались где-то, но она просто забыла меня, ведь по моему приличному виду никак не скажешь, что такой господин заговаривает со всеми симпатичными молоденькими девушками подряд. Я сказал:
– Знаете, тут столько занятного народа. Вот, например, встретил я только что одну любопытнейшую особу.
И я опять рассказал про эту женщину под мостом. Чтобы рассмешить девушку, я говорил преувеличенно удивленным голосом с простонародным шотландским акцентом – как Билли Коннолли. Я нарочно говорил громко, чтобы окружающие тоже могли слышать. Боже мой, помоги мне остановиться и не вспоминать все это. Что было дальше, помню смутно. Все повернулись ко мне спинами, и это страшно меня разозлило, и я запустил своим стаканом поверх их голов в сторону стойки, потом схватил со стола чужой стакан и швырнул туда же, выскочил из бара и помчался прочь. Бежал я долго. Заметив пакистанскую бакалейную лавку, открытую в столь поздний час, я зашел туда, потому что мне надо было купить яйца и бекон к завтраку. За стойкой работал мальчик лет двенадцати или тринадцати, или четырнадцати – такой красивый самостоятельный мальчик. Все равно народу в магазине не было, и я
Сделай так, чтобы я больше ничего не мог вспомнить. Я не заслужил Твоей милости, но она мне так нужна сейчас. Ниспошли мне спокойствие, Господи. Останови мои воспоминания о том, как я пошел в заднюю часть магазина, где стоял холодильник с молочными продуктами. Я не хочу вспоминать, как, будучи уверен, что остаюсь незамеченным, стал воровать яйца, бекон, масло, рассовывая все это по карманам, ведь до платяного шкафа не так уж и далеко.
Скрип дверцы шкафа. Карман плаща. Маленькая баночка удобно ложится в ладонь. Теперь обратно в постель. Отвернуть крышечку. С легким шорохом маленькие белые торпеды рассыпаются по покрывалу. Может, ты все-таки не будешь вспоминать, как подошел к стойке с пакетом 1, 2, 3, 4, 5, молока в руке, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15 и не станешь вспоминать, как мальчик пробил на кассовом аппарате цену на молоко и спросил: «Это все?», и как ты ответил: «Да» 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, а он – прекрати вспоминать – обошел стойку, молча засунул руку мне в карман и выложил на стойку все, что я наворовал и 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48,49, 50 давай сыграем, у меня еще есть 51, 52, 53, 54, 55 и 56, если я не смогу вспомнить, что именно он сказал
Все, прекратилось. Отлично! А то Ты, Господи, почти довел меня до предела. Оставляю таблетки на покрывале на случай, если Ты подскажешь моей памяти, что же я услышал от мальчика.
Случай с проституткой показал, что я не совсем еще мертвец. Как я ей благодарен! Последствия меня не слишком волнуют. Дай лучше вспомнить мои живые отношения с реальными женщинами.
ИЗДАТЕЛЬНИЦА
обладала восхитительной мандой. Почему я так отчетливо ее запомнил? Это была комнатка, обтянутая теплым влажным гладким шелком, похожая на купе вагона Викторианской королевской железной дороги, где на стенах иногда вдруг обнаруживаются какие-то светильнички и выключатели. Должно быть, рука моя подолгу оставалась в ней. Ей нравилось, когда в нее входили, я бы даже сказал, ей слишком это нравилось. Даже если мы долго оставались сухими, ее влагалище проглатывало мой член, требуя, чтобы он безостановочно терся там внутри, а когда движения начинали причинять мне совсем невыносимую боль, я вытаскивал его – но тогда она чувствовала себя брошенной и прогоняла меня. Она безрассудно обожала члены, а я, в свою очередь, слишком ценил влагалища. Поэтому мы получали так мало того, о чем мечтали. Однажды я сидел с журналистами в Пресс-клубе Глазго. Завязалась беседа о женщинах, и кто-то обмолвился, что издательница фригидна: никому еще не удалось уложить ее в постель, кроме одного известного донжуана, которому удалось, да только ХАХАХА оказалось, что она ничего особенного собою не представляет. Я чуть было не сказал, что она была очень ласкова со мной, правда недолго. Но это прозвучало бы как хвастовство, да еще дало бы повод для молвы, что она скрытая нимфоманка. Мужчины, язвительно сплетничающие о женщинах, не обязательно такие уж гадкие животные, какими хотят казаться. Они просто скромные люди, стремящиеся выглядеть значительными, подобно слугам, которые хвастают своими связями с аристократией, описывая подробности дворянской жизни. Мужчины грязно рассуждают о сексе, потому что вход в этот мир для них заказан, без помощи женщины они не способны испытать не только сильное чувство, но даже элементарное уважение к себе. Представители противоположных полов зависят друг от друга, и это частенько является поводом для взаимной ненависти. Но я себя скромным не считаю, поэтому не стал сообщать, что «со мной она не была фригидна», а заметил только: «Может быть, вы просто не заметили всех ощущений, которые она испытала?»
И тогда эти журналисты продолжили хвастаться и жаловаться на своих подружек и жен, пока один молодой человек не сказал:
– Хотел бы я быть таким же бесполым и самодостаточным, как Джок.
Я улыбнулся. Его коллега постарше возразил:
– Не бывает бесполых людей. Джок все равно удовлетворяет себя каким-то своим способом, иначе он не мог бы оставаться здоровым человеком.
Я поднялся и обратился к этому человеку:
– Позвольте угостить вас. Что вы предпочитаете?
Конечно, он был прав. Свое удовлетворение я нахожу, наблюдая за Хельгой, сидящей со Страудом в кинозале. Входит Большая Мамочка в белом облегающем платье и ведет за собой на поводке босую Роскошную в комбинезоне с отстегнутым верхом, направляясь к пятну света на сцене, в котором стоит Доктор, стоп. Надо вспомнить еще парочку реальных подробностей.
