Режиссер толкнул небольшую лекцию.
– Думаю, всем понятна основная идея. Зрители и актеры находятся в одном и том же пространстве. Все наши декорации уже здесь, никакого занавеса. Никто не переодет, ничто не скрыто от зрительских глаз. Даже осветитель будет частью действа, по сути дела, он будет первым, кого зрители увидят на сцене. Когда публика рассядется, Джок проверит пожарные выходы, закроет двери, пройдет через зрительские ряды, поднимется на сцену и наденет свою рабочую одежду, которая будет лежать на столе в левой части сцены. Он наденет ее поверх своего безупречного костюма, заберется на вышку и поочередно погасит все лампы, погрузив весь зал в полную темноту. Останется гореть только маленькая красная лампочка у него на пульте. Джок включит запись боя башенных часов «Биг-Бена» и в такт с ударами осветит Артура Скотта и Чарли Голда, которые в этот момент войдут в зал через заднюю дверь. Он задержит на них свет, пока они, болтая, спустятся к сцене, а за мгновение до того, как они подойдут к ней, я, простите, Макгротти, натолкнется на них, неожиданно появившись из темноты. С этого момента зрители перестанут обращать внимание на Джока, хотя он и останется на сцене. Точно так же зрители в китайской классической драме не замечают находящихся на сцене бутафоров.
Я сказал громко:
– Для меня все это новость.
– Новость? – переспросил режиссер. – Я был уверен, что все тебе рассказал вчера.
– Первый раз слышу, – настойчиво повторил я.
– Но я надеюсь, ты сможешь все это продевать? К чему оставаться невидимым участником, когда можно стать практически одним из актеров? Эй, – обратился он к писателю, – тебе-то нравится моя идея?
– От нее вреда не будет, – сказал писатель.
– Слыхал? – торжествующе воскликнул режиссер. – Даже он не против! Хелен, Диана. Любимые мои. Уговорите Джока. Соблазните его. Убедите его.
– Мне надо это обдумать, – заявил я и вышел прогуляться.
Мне понравилась мысль стать частью действия пьесы, потому что, сказать по правде, я испытывал некоторую зависть к актерам, которые играют благодаря моему освещению. Но я втайне от всех поговорил с одним из работников соседнего коллектива – электриком, который показался мне достойным доверия. Он согласился сделать все за меня, получив подробные инструкции накануне генеральной репетиции. На то было у меня три причины.
ПЕРВАЯ
Я был уверен, что пьеса провалится, потому что режиссер все-таки настоял, что главного героя играть будет он сам, а эта роль была явно ему не по силам.
ВТОРАЯ
Даже несмотря на это, режиссер начал вызывать у меня некоторую симпатию. Он, конечно, был эгоистом, но вовсе не идиотом, и вся труппа держалась только благодаря ему. Я уже не строил планов увести у него обеих женщин – эта мысль стала казаться мне подлой и мерзкой.
ТРЕТЬЯ
Дэнни очень болезненно реагировала на мои поездки в Эдинбург. Я, по большей части, приезжал ночевать домой, добираясь до Глазго автостопом и возвращаясь обратно рано утром на следующий день. От этого наши занятия любовью – особенно утренние, которые нравились нам больше всего, – стали торопливыми и какими-то отчаянными. Ее пальцы впивались в меня, как звериные когти. В то самое утро, проявив не то силу, не то слабость (объясни мне, что это было, Господи, я не понимаю), я сказал ей: «Не беспокойся, Дэнни. Послезавтра я возвращаюсь к тебе навсегда». Она вздохнула с облегчением. Когти, которыми она пыталась меня удержать, опять превратились в ее ласковые пальцы.
Я понуро спускался с кургана, думая обо всем этом. Опять день выдался солнечным и ветреным. Сейчас мне кажется, что на Принцесс-стрит хлопали полотна флагов всех стран мира. Вдруг я заметил, что по одну сторону от меня идет Хелен, а по другую – Диана, которая как раз сказала:
– Нас послали, чтобы уговорить и соблазнить тебя. Тебе что, правда не хочется поучаствовать в пьесе? На мой взгляд, идея просто замечательная!
Хелен заметила:
– Если он не хочет этого делать, то не понимаю, к чему его заставлять.
– Я завтра уезжаю насовсем, – бросил я.
– О боже, нет. Ты не можешь так поступить! – закричали они в один голос.
– Я непременно так и сделаю, если Брайан не отдаст свою роль Роури.
Мы остановились, глядя друг на друга. Хелен им глядела напуганной, Диана – восхищенной.
– Здорово! Ты должен сам сообщить ему об этом.
– Если Джок это сделает, у Брайана будет нервный срыв, – сказала Хелен.
– Не думаю. Брайан гораздо крепче, чем кажется. Пойдем, Джок.
Диана взяла меня за руку и повела обратно на Уэст-Боу. Она была очень взволнована. Хелен тоже разнервничалась и взяла меня за другую руку. Я чувствовал себя очень значительным, шагая между двумя интересными женщинами и держа их за руки.
Увидев нас, режиссер закричал:
– Отлично, отлично, я вижу, вы его убедили.
– С одной стороны, да, но с другой – не совсем. Объясни ему все, Джок.
Я сказал:
– Я сделаю все, как ты предложил, но только при одном условии: ты должен поменяться ролями с Роури. В противном случае я завтра уезжаю в Глазго. Разумеется, я подобрал себе хорошего преемника, который сделает все за меня.
– Чертова ты бестия, – ответил режиссер.
Он сказал это с обычным глазгоским выговором, который, наверное, и был его естественной манерой говорить. Он посмотрел на остальных, которые с надеждой ждали его решения. Потом он обратился к Роури:
– Ну, а ты что об этом думаешь?
Тот пожал плечами.
– Может, стоит попробовать.
Родди торопливо заговорил:
– На самом деле Роури вовсе не хочет твою роль, просто он чувствует – и я с ним согласен, – что не справляется с ролью сэра Артура. У тебя она выйдет несравненно лучше.
– Спасибо, Родди, ты потрясающе тактичен. Только что мой электрик втоптал меня в грязь. Мои женщины всецело на его стороне. Один из мужчин пожимает плечами, а ты нашел волшебные слова, которые помогут мне сохранить самоуважение: я несравненно лучше смогу сыграть сэра Артура.
– Меня, конечно, никто не слушает, – вмешался писатель. – А ведь я предлагал это сделать еще несколько недель назад!
– Дорогой, чудный, славный Брайан, – проворковала Диана. – Мы все тебя любим и восхищаемся тобой, без тебя у нас ничего не получится, без тебя весь наш маленький мирок развалится на части, но позволь нам только раз, один-единственный раз взглянуть на пьесу так, как предлагает Джок. Если ничего не выйдет, это лишний раз докажет, что мы все – полные идиоты, и мы никогда больше не позволим себе сомневаться в твоих словах.
Режиссер посмотрел на нее растерянно, а потом сказал своим обычным голосом:
