Книга 1982, Жанин, страница 71. Автор книги Аласдар Грэй

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «1982, Жанин»

Cтраница 71

Я и не догадывался, что фактически произнес именно это, однако Дэнни была гораздо проницательнее меня и все прекрасно поняла Когда я протянул ей чашку чая, то увидел на ее лице какое-то неведомое мне раньше выражение – это было измученное лицо человека, только что оправившегося от тяжелой болезни. Быть может, она думала, что последнее отчаянное соитие опять соединило нас, а она была совершенно не готова к этому? На мгновение ее лицо стало угловатым и некрасивым, она превратилась в насмерть перепуганную маленькую девочку, и даже не девочку или ребенка, а в кого-то или даже но что-то, не имеющее ни пола, ни одушевленной сущности, в зримую агонизирующую безнадежность, беспомощность, потерянность, ноющую жалобу – из ее рта, раскрытого, словно для пронзительного крика, доносились лишь обрывки мучительного, тонкого, непрерывного стона. Только в фильмах ужасов и сказках можно узнать правду о самых страшных моментах жизни моментах, когда ласковые руки превращаются в лапы с когтями, а родное лицо – в обтянутый кожей череп. Мои слова превратили женщину в бесполую неодушевленную вещь, и я не мог смотреть ей в глаза, потому что вещь сама смотрела на меня и видела на моем лице отвращение. Я повернулся спиной к стонущей вещи, быстро сложил свои костюмы и плащи в пару чемоданов. Я боялся, что эта подвывающая вещь вдруг вскочит и набросится на меня. На пороге я обернулся и сказал:

– Дэнни, это же не конец света, перестань. Я пришлю тебе открытку. Увидимся через три недели, обещаю.

Господи, боюсь, я не смогу больше продолжать этот рассказ. Он слишком мрачный.


Неоправданно мрачная получилась история. Я ведь мог спокойно взять ее с собой в Эдинбург. Места там было предостаточно. Одну из верхних комнат превратили в общежитие для актеров и помощников – ее вычистили и разложили на полу ряды матрацев. Матрацы называли коровьими лежаками. Дело в том, что предприимчивый радикал арендовал их на одном складе, специализировавшемся на оборудовании для ферм. Матрацы были из зеленого пластика, с виду неказистые, но если покрыть их одеялом – представляли собой вполне сносные спальные места. Я стеснялся ночевать в компании и потому уволок свой матрац в небольшой чуланчик, к которому вела деревянная лестница. Нам с Дэнни хватило бы там места, а необычность обстановки могла бы вдохнуть новую жизнь в наши занятия любовью. Она бы работала в ресторане, где уже на вторую ночь понадобились помощники. Впоследствии мне довелось видеть там оперных певцов, мывших посуду – не за деньги, а просто чтобы помочь. Когда клуб заработал, между участниками и работниками клуба начали возникать самые причудливые формы взаимопомощи и соседства. Члены знаменитых оксфордских и кембриджских оперных коллективов ели и пили рядом с представителями движения Молодежной коммунистической партии Горбалса – с теми самыми водопроводчиками, электриками и исполнителями народных песен, которые откололись от основного движения после антисталинской речи Хрущева. Обе стороны восхищались ситуацией: сидеть плечом к плечу с такими опасными идейными противниками. Вне всяких сомнений, такую полезную, толковую, добрую и симпатичную девушку, как Дэнни, приняли бы здесь с восторгом. Пусть у нее не было хорошего образования, а у кого оно было? Да и что считать хорошим образованием? Если под этим понимать способность читать и запоминать множество книг, то все наши юристы, доктора, бизнесмены и члены королевской семьи его не имеют. А если это опыт общения с людьми, то клуб стал бы лучшей школой для Дэнни, ведь ей было всего лишь шестнадцать или семнадцать, при этом она была, по признанию Алана, весьма проницательна. Но я хотел иметь СВОБОДУ ДУХА, быть обаятельным красавчиком, который может заигрывать с обаятельными барышнями вроде Хелен или Дианы; между прочим, как выяснилось впоследствии, они были не такими уж и обаятельными, а только казались мне такими, поскольку умели хорошо одеваться и говорить и учились в театральном колледже. Узнал я и о том, что меня они считали эксцентричным наследником какого-нибудь мелкого дворянина – за мой безупречный твидовый костюм-тройку, синие галстуки-бабочки и твердую манеру изъясняться, которую я перенял от своего отца, Старого Красного и еще одного одаренного потомка ирландских жестянщиков. Но все же главной отличительной чертой, по которой они определили мою принадлежность к некоему высшему сословию, была уверенная раскованность движений, воспринятая мною у Дэнни, которую я постеснялся и им представить. Наша система классовой предвзятости – самый яркий пример безумства, которым люди доводят себя до паранойи со времен Вавилонской башни; ведь единственные, кто получает от нее хоть какую-то выгоду, – то горстка людей на самой верхушке. Мы дурачим себя, одурачивая других, и таким образом позволяем им одурачивать себя еще больше. Так, заканчивай поскорее эту мрачную тему. (Ты все слишком усложняешь.)


Вот именно, я преувеличиваю. Конец этой истории вовсе не мрачный, совсем наоборот. Я расскажу все подробно, ночь за ночью.

ПЕРВАЯ НОЧЬ

Двери клуба открылись в половину шестого вечера, помощники и выступающие сидели в большом общем холле, чувствуя себя неловко и немного глупо. Мы потратили столько времени на подготовительные работы, что совершенно позабыли дать хоть какую-нибудь рекламу мероприятия, надеясь, что слухом земля полнится. К девяти появилось четыре посетителя – они выпили по чашке кофе под завывания мрачного гитариста. Тут режиссер нашел выход для своего нервного напряжения: он велел нам спустить сверху масонские портреты и установить рядом с лестницей, которая вела в наш зал. Потом он попросил студента-художника нарисовать высокие шапки на головах этих древних вожаков.

– Не стоит, – сказал художник, – они и так разрушены двумя веками регулярного покрывания мастикой, а между прочим, не исключено, что это Рэйбернс или Рамсей.

– Это два уродливых пятна, на которые никто не обращает внимания. Я заплачу тебе пару фунтов, если ты за сорок минут сделаешь из них что-нибудь забавное.

Студент повиновался. Наше представление началось в одиннадцать вечера в присутствии трех зрителей.

– Считайте, что это репетиция, – шепнул нам режиссер перед началом.

ВТОРАЯ НОЧЬ

На наше выступление пришло человек десять-двенадцать. Половина зрителей была одета (или это причуды моей памяти?) в черные вечерние костюмы, рубашки с белыми крахмальными воротничками и галстуки-бабочки. Мы все изрядно волновались, потому что это была оксфордская или кембриджская труппа, участвовавшая в официальном блоке фестиваля. В конце они вежливо поаплодировали. Мы прибрали зал, спустились в нижний холл и заняли места за столом, где по-прежнему выступавших и рабочих было больше, чем посетителей. Лицензии на торговлю алкоголем в клубе не было, но участникам позволялось покупать снаружи и приносить с собой. Режиссер сбегал за вином и предложил нам всем выпить. Девушки отказались, и я тоже. После той памятной ночи с Дэнни я зарекся пить. А писатель уже был навеселе. В этот момент кто-то из английской компании, которая выпивала за соседним столиком, подошел к нам и спросил, нельзя ли присоединиться.

– Прошу вас, – пригласил режиссер.

Подошедший оказался известным английским актером, имени я не помню. Ну так вот, этот Фрост, или Миллер, или Беннет, или Мур подсел к нам и сказал:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация