— Мы здесь не особенно задумываемся о времени. Небо светлее, чем обычно, но это случайный свет, толку от него никакого.
Я спросил, знает ли он, куда мне идти. Он объяснил, что вот-вот появится человек, который обычно помогает в подобных случаях, и двинулся дальше вдоль платформ.
Навстречу нам бежала маленькая фигурка, не глядя миновавшая железнодорожника. Незнакомец остановился передо мной и с заискивающей улыбкой заглянул снизу мне в глаза. У него было красивое лицо со слабым подбородком и жирные волнистые волосы, которые заканчивались на затылке жидким локоном. Наряд незнакомца составляли темно-бордовый галстук-бабочка, куртка до колен с бордовыми отворотами, узкие черные брюки и бордовые замшевые туфли. Голос звучал мягко, подвывая на гласных.
— Вы здесь новичок, так ведь?
Я сказал, что да.
— Я пришел вам помочь. Зовите меня Глопи. У вас, полагаю, пока нет имени. С вами кто-нибудь есть?
Я сказал, что нет.
— Пойду взгляну, просто чтобы быть уверенным. Не составите ли мне компанию?
Он настоял на том, чтобы обойти все купе и заглянуть под сиденья. Когда я помог ему спуститься, он со смешком заметил, что я очень сильный. Потом он предложил, что понесет мой рюкзак, но я перекинул ремень через плечо и спросил своего спутника, не знает ли он, где я мог бы переночевать.
— Конечно знаю! Для того я здесь и нахожусь! Я отведу вас в пансион, там мы приготовили комнату.
Я сказал, что пансион мне не годится, потому что у меня нет денег.
— Конечно нет! Мы оставим в пансионе ваш рюкзак и пойдем в службу обеспечения, там вам дадут положенные деньги.
Мы прошли скопление грузовых платформ и пересекли железнодорожные колеи. Между двух темных холмов впереди мерцали городские огни. Совсем стемнело, дождь лил как из ведра, мой проводник поднял мокрый воротник своей затейливой куртки. Моя одежда куда больше подходила к такой погоде. Я спросил, кто платит ему за то, чтобы он встречал людей, и он отозвался обиженно:
— Никто. Я делаю свое дело, потому что люблю людей. Я верю в дружбу. Нужно заботиться друг о друге.
Мне стало его жалко. Я знал, что нельзя плохо относиться к людям лишь за то, что они не так выглядят или не так одеты, но он решительно мне не понравился. Я объяснил, что, прежде чем браться за что-либо другое, хочу получить деньги.
— А если я первым делом поведу вас в службу обеспечения, вы обещаете, что пойдете потом в пансион? — с хитрой миной проговорил он.
Я ответил, что ничего не обещаю, и прибавил шагу, стараясь его обогнать. Припустив следом, он выкрикнул:
— Хорошо! Хорошо! Я не говорил, что не провожу вас в службу обеспечения, так ведь?
Мы шли рядом, пока тропа не сделалась слишком узкой; тогда Глопи меня опередил. Дорога резко спускалась под откос между двумя холмами, похожими на мусорные кучи. На крутых поворотах я время от времени выходил вперед и чувствовал под ногами вроде бы золу и гнилое тряпье. Мы пересекли высохшее русло канала и добрались до начала улицы. Особого процветания в городе не замечалось. В дворовых проездах попадались там и сям группы подростков и стариков, но по большей части они были пусты и неосвещены. Витрины магазинов были забиты досками, за исключением лишь лавчонок, которые торговали газетами, сластями, сигаретами и контрацептивами. Мы вышли на обширную площадь, по краям которой громыхали трамваи. Свет уличных фонарей падал только на нижние этажи зданий, но видно было, что они большие и нарядные. У фасадов между колоннами жались люди, укрывавшиеся от дождя. Центральную колонну, верх которой терялся во тьме, окружали черные как сажа статуи. Несмотря на дождь, какой-то человек взобрался на пьедестал колонны и обращался к обозленной толпе. Мы прошли с краю, и я разглядел говорившего, его беспокойную улыбку, воротничок священнослужителя и синяк на лбу. Слова его тонули в насмешливых выкриках.
За площадью улица была застроена длинными деревянными бараками, которые соединял крытый проход. Глаз отдыхал на их освещенных окнах, в то время как окна более внушительных строений оставались темными. Глопи привел меня на крыльцо под вывеской: «СОЦИАЛЬНОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ: ОТДЕЛ ПОСОБИЙ».
— Ну вот, здесь, — сказал он. Я поблагодарил, и он, переминаясь с ноги на ногу, добавил: — Мне бы нужно знать, собираетесь ли вы быть хоть чуточку дружелюбней? Я мог бы войти и подождать вас, но это чертовски долгая история, и, если вы все так же злобно настроены, я бы лучше пошел восвояси. — Я заверил, что ждать не нужно. Он печально отозвался: — Хорошо, хорошо. Я всего лишь старался помочь. Вы не знаете, что это такое — быть одиноким в большом городе. А я мог бы познакомить вас с очень интересными людьми — бизнесменами, деятелями искусства, девушками. У меня в пансионе живет несколько первоклассных красоток.
Глопи застенчиво заглянул мне в глаза. Я пожелал доброй ночи и отвернулся, но он схватил меня за руку и забормотал прямо в ухо:
— Вы правы, девушки — это не то, они коровы. Я вам не нравлюсь — ладно, но у меня есть приятели, военные…
Я высвободил рукав и шагнул через порог. Глопи за мной не последовал.
Барак был небольшой, но очень длинный и плотно заполненный народом, который теснился на скамьях. Вдоль стены шла стойка, разделенная на отсеки; в ближайшем к двери отсеке, под вывеской «СПРАВОЧНОЕ», имелся стул. Я вошел и сел. Ждать пришлось очень долго, но затем за стойку шагнул старик со щетинистыми бровями и спросил:
— Да?
Я объяснил, что только-только прибыл и у меня нет денег.
— Удостоверения личности у вас имеются?
Нет, ответил я.
— Точно? А карманы свои вы обыскали тщательно?
Да, ответил я.
— Кто вы по профессии и где работали?
Я не мог вспомнить. Он со вздохом извлек из-под стойки желтую карточку и потрепанную, без обложки, телефонную книгу.
— До медицинского осмотра мы не можем присвоить вам номер, но имя вы получите.
Старик начал наудачу листать книгу, и я заметил, что многие фамилии на ее страницах вычеркнуты красными чернилами.
— Аджеримзу? Ардир? Как насчет Бленим? Или Браун.
Передернувшись, я сказал ему, что знаю свое имя. Он уставился на меня недоверчивым взглядом. Я пошевелил языком в поисках слова или слога из прошлого, до вагонного купе, и, казалось, нащупал нечто коротенькое, начинавшееся с «Т» или «Гр», но тут же упустил. Самым ранним воспоминанием была фамилия, напечатанная под коричневой фотографией на стене купе — с горными пиками и деревьями на вершине холма. Ее я видел, когда снимал рюкзак. Я сказал, что моя фамилия Ланарк. Старик записал ее на карточку, которую протянул мне со словами:
— Идите с этим в медицинский пункт и отдайте доктору.
Я спросил о цели осмотра. Клерк, не привыкший к расспросам, отозвался:
