— Ты обещал снять меня в кино! Ты убил надежду. Как и отец! Да, я обманулась, но ты наврал мне. Низко, жестоко наврал.
Я курила, разгоняя дым, и слушала этот детский чудной бред.
Мне надоели их выяснения отношений. Я докурила сигарету, прошла ко второй кушетке, легла и тут же уснула. События сегодняшнего дня вымотали меня до предела.
Когда я проснулась, мои спутники уже были на ногах. Юрий первым вышел из каюты, поднялся по узкому трапу к входному люку и попытался открыть его. Но сколько он ни бился, тугие флотские замки, очевидно, намертво примерзли к палубе. Мы с Викторией покорно ожидали, когда Твердовский выпустит нас наружу.
— Дед, блин, — скрипнул зубами Юрий. — Мать твою, люк примерз! Как выбираться-то будем?
— А вы на него кипяточком плесните! — хихикая, откликнулся старик. — Или открывайте как хотите.
— Чертова посудина, чтоб ты утонула, — играя желваками, грозно крикнул Твердовский, обернувшись в сторону деда.
Он спустился вниз и беспомощно сел на ступеньку, сплетя крабом пальцы.
— Ну, скоро?.. — нетерпеливо спросила Виктория.
Юрий не без раздражения бросил на нее косой взгляд.
— Секунду, барышни, — важно и даже где-то грозно ответил наш не совладавший с преградой боевой товарищ. — Дышите носом.
Переведя дух, он снова поднялся к выходу. Перекосившись от напряжения, Юрий начал бить что было силы в крышку люка.
— Дедушка, — позвала я тем временем старика. — Может, мы вообще не в тот люк ломимся? — И не дождавшись ответа, оглянулась на мрачного Твердовского. — Ты лучше вспомни, мы тут проходили или нет?
Наконец появился дед. В одной руке он держал ведро, в другой — топор.
— Кыш, щенок! — поставив на пол ведро, источающее дикое зловоние, приказал старик. — Право руля!
Мы с Викторией посторонились, а затем и вовсе освободили тамбур. Пропустил деда и Юрий.
— Ты не очень-то ругайся, — только и сказал он. — Тут все-таки представительницы прекрасного пола.
— Какой пол? — с издевкой бросил его глухой дед. — Палуба это! Тьма египетская! Понял? «Пол»! Взгреть бы тебя этим секачом промеж рог, да ведь в милицию побежишь жаловаться. Уйди, окаянный. Не доводи до греха.
Старик поднял топор и ухнул им по замку в направлении, противоположном всем предыдущим усилиям Твердовского. Вика зажмурилась, вжав в плечи тонкую шею. В уши она вставила мизинцы и вынула их только тогда, когда в трюм проник дневной свет. Раннее утро встречало нас жгучей вьюгой.
Первым по трапу поднялся Юрий. Он с трудом откинул крышку, выскочил, развернулся у люка и протянул вниз руку, чтобы помочь Виктории, а затем и мне подняться наверх.
В воздухе висел вороний крик, еле слышно поскрипывали сходни. Веревки, которые крепились к ней, сальные, мореные соляркой, окаменели и провисли до самого речного дна, уходя прямо под лед, в который они благополучно вмерзли. Лед почти вплотную подходил к барже, в которой мы провели эту ночь.
— Ну? — спросил Твердовский, когда старик захлопнул за нами люк. — Куда дернем?
Он достал из кармана пачку, в которой оставалось три или четыре сигаретки, привычным быстрым движением прикурил и пустил густое облако дыма.
Я смотрела вдаль и чувствовала, насколько все происходящее нелепо. Теперь необходимо было выбраться из Астрахани живыми и как-то поставить в известность о нашем местонахождении господина Белохвостова.
Твердовский будто прочел мои мысли.
— Мы за городом. Мой телефон не работает, — безрадостно сообщил он.
— А у меня баланс на нуле, — тем же голосом ответила я. — Проще будет, полагаю, машиной добраться до Москвы, сдать в целости и сохранности наше сокровище и отправляться по домам.
Я с трудом представляла, что за место мы облюбовали вчера для ночлега, поэтому для душевного успокоения убрала руку за борт куртки и положила ее на пистолет, покоившийся за ремнем брюк. Баржа, в которой мы провели ночь, была спарена с другой, такой же, как и она, ржавой посудиной, лишенной вообще каких бы то ни было надстроек. Она была совершенно безжизненной, и странно было видеть на ней человеческие следы, оставленные на снегу. Я даже не знала, что подумать или предположить по этому поводу и на кого грешить. Поэтому я просто, но взвешенно попробовала оценить прилегающие к затону места.
Узкой цепочкой следы уходили на противоположный берег и там исчезали в неразберихе кустов и поваленных деревьев. Холм круто нависал над затоном, на него вела деревянная лестница с перилами. Слева от нее высился штабель необструганных бревен, справа — горы ржавого хлама, огромные стальные катушки, якоря, кабины мостовых кранов… Короче, лом черных металлов.
Следы на посудине мог оставить какой-нибудь бомж или просто свободный искатель приключений. Берег был покрыт камышом. Камыш — идеальное укрытие в случае бегства. Значит, если что, надо рвать в эти заросли.
Когда мы наконец поднялись на самый верх холма, я первый и последний раз окинула взглядом всю окрестность. Увиденным осталась довольна. Если нашу машину не вынюхали шакалы Зотова, убежище мы нашли идеальное. Ни одна сволочь не взялась бы предположить, что мы прячемся именно тут.
Машина стояла там, где мы ее и оставили, в полутора метрах от кособокой ели, окруженной тонкими пеньками.
Постепенно, шаг за шагом, мне открывалась сначала крыша машины, припорошенная снежком, потом стекла, потом капот и колеса. Слава богу, все было на месте. Заводи, и в путь. Так мы и сделали.
— Я за руль, — сказал мне Твердовский. — Я знаю эти места.
— Договорились, — не стала я противиться и легко согласилась на его предложение.
Однако достала из-за ремня пистолет, и с этой минуты он постоянно маячил за спиной у Твердовского. Не скрывая своего опасения, Юрий окинул меня недовольным взглядом, но ничего не сказал, а молча отомкнул дверь, жестом приглашая нас с Викторией в салон.
— Я сзади. Мое место не занимать. — Белохвостова сама открыла дверь и, устав от долгого подъема, плюхнулась на сиденье.
На мой взгляд, она сказала это, чтобы в очередной раз напомнить Твердовскому, что он виноват во всем происходящем и что она, вся такая замызганная, несчастная, обманутая, совершенно справедливо его подначивает. Юрий, церемонно поклонившись, закрыл за Викторией дверь, едва заметно улыбаясь. Так же, впрочем, не без холодка, преклонил голову и передо мной.
Ночью я не заметила красоты, которая окружила нас, а между тем местность, по которой мы ехали, была довольно живописной. Подернутые изморозью веселые отряды молодых елей расступились, и перед нами открылась красивейшая картина: вниз убегала извилистая дорога, огибавшая огромный холм, возникший на нашем пути, и скрывающаяся за горизонтом, а на вершине холма, выше серого частокола густого смешанного леса, сияла в лучах солнца старинная часовня. Может, даже усыпальница какого-нибудь местного князя. Далеко за ней виднелся мост, соединяющий нашу дорогу с двумя берегами неизвестной мне реки, которая, в свою очередь, терялась в далеком лесном массиве. Далее простиралась бесконечная равнина.
