— Давайте тогда пропустим по глоточку, что ли, — добродушно предложил он. — Пока вы не кокнули и эту бутылку.
Я не стала возражать. Овалов и Анна застали нас мирно беседующими за бокалом «Курвуазье».
— Ну и как? — волнуясь, спросила Анна, имея в виду свою работу.
Мы были поражены. Овалов исчез. Вместо него в комнату будто вошел еще один пастор. Все — походка, манеры, наклон головы — все было пасторское. Даже лицо, преображенное вмешательством ловких рук Анны, стало лицом герра Ланге. Конечно, столкнувшись с людьми Иван Иваныча лоб в лоб, Овалов неизбежно был бы изобличен, но я надеялась, что нам все-таки удастся избежать тесного контакта. Мы были поражены, но еще больше был поражен сам пастор, который, снова очнувшись, с ужасом увидел самого себя, разгуливающего по комнате как ни в чем не бывало. Он что-то протестующе замычал и неверной рукой схватился за рукоятку пистолета, который мы заботливо пристроили у него под мышкой.
— Решать, конечно, вам, — вежливо сказала я. — Но, предупреждаю, что оружие разряжено и достаете вы его совершенно напрасно. Сейчас вам нужно экономить силы.
Пастор попытался встать, но застонал и рухнул на ковер.
— Если хочешь, чтобы все для тебя закончилось более-менее благополучно, — внушительно сказал ему Чернов, — заруби себе на носу следующее. Будешь вести себя прилично — тебя просто отвезут за город и аккуратно положат на травке. Если будешь дергаться — тебя все равно отвезут, но положат очень неаккуратно. Выбирай, что тебе больше нравится.
Пастор сверкнул на него злыми глазами, но ничего не ответил. В дверь позвонили. Чернов пошел открывать и вернулся с четырьмя квадратными неразговорчивыми парнями, которые, даже не поздоровавшись, проигнорировав лежащего на полу человека, сразу же принялись выносить из квартиры мебель. Они проделывали это с невообразимой быстротой, и за каких-то полтора часа квартира полностью опустела. Не осталось ни одной бумажки, ни одной шпильки, которая могла хотя бы косвенно указать на личность проживавшего здесь человека.
Последнее, что оставалось еще в квартире — засыпанный стеклом и залитый коньяком ковер, на котором лежал бледный окровавленный пастор. Крепыши выжидательно смотрели на Чернова.
— Значит так, — сказал он задумчиво. — Ковер скатать. Со всем, что на нем находится. Барахло отвезете в мой загородный дом. Предварительно заедете в лес. Начинку там аккуратно вытряхните. Она нас не касается — это чужой бизнес. А на обратном пути завезите ковер на городскую свалку. Побрызгайте его чем-нибудь и спалите. А это вам за труды, — он вытащил из кармана тоненькую пачку зеленых купюр и передал одному из парней. — Доступно объяснил?
— Все четко, шеф, — хрипло сказали парни. — Как на ладони.
Они наклонились и одним махом завернули герра Ланге в ковер. Он не издал ни звука. Может быть, обдумывал, что будет говорить Иван Иванычу, когда придется отчитываться за операцию. Без усилий взвалив на плечи тяжеленный ковер, крепыши покинули квартиру. Господин Чернов, стоя у окна, наблюдал, как выезжает со двора грузовик со скарбом.
— Итак, — подытожил он. — Анна здесь больше не живет. Мы уходим. Не буду притворяться, что мне тяжело с вами расставаться, но… дай вам бог! Все, Анна, пошли! Больше ни единой секунды!
Он подхватил Анну под локоть и почти силой повел к выходу — она не сопротивлялась. Уже на пороге он обернулся и напомнил:
— Будете уходить — хорошенько захлопните дверь!
Теперь мы наблюдали в окно, как выезжает со двора джип господина Чернова.
— Какой милый оказался человек! — с теплотой сказала я. — Благодаря ему мы избавились от кучи проблем.
Овалов грустно посмотрел на меня.
— Ну что — пора? — спросил он. Даже голос его звучал теперь гортанно и бесцветно, как у Ланге. Видно, он действительно давно и хорошо его знал.
Мне тоже вдруг стало грустно.
— Пора, — тихо сказала я.
— А что так печально? — удивился Овалов противным пасторским голосом.
— Мне что-то не по себе, — призналась я. — Тебя как будто уже нет.
— Плюнь, — возразил Овалов уже своим голосом. — Думай, что это кино. У кино не бывает плохого конца.
— Будем надеяться, — с сомнением произнесла я. — А теперь слушай. Сейчас ты выйдешь. «Фольксваген» стоит почти у подъезда, вот ключи. За тобой могут следить — бритый наголо мужчина в черной водолазке. У него «Москвич» морковного цвета. Ты не должен вызвать у него ни малейшего подозрения. Всеми силами избегай близкого контакта. Сейчас мы спустимся вместе. Я прослежу, как ты сядешь в машину.
Он наклонился, чтобы поцеловать меня. Я отстранилась и лишь пожала его руку.
— Ты с ума сошел, — сказала я. — Размажешь грим.
Его ладонь выскользнула из моей.
Мы спустились по лестнице на первый этаж. По пути я почти с суеверным страхом смотрела на идущего впереди меня Овалова — он полностью перевоплотился в своего врага, и я поняла, за что его так щедро осыпали долларами. Это был обман высшего класса, на грани колдовства, даже чуда, и можно было только гадать, сколько людей пали жертвами этого колдовства.
— Удачи тебе, — прошептала я ему вслед, и он, уже не оглядываясь, уверенно пошел к дверям.
Я быстро поднялась на площадку второго этажа и выглянула в окно, выходившее во двор. Морковного цвета «Москвич» был уже здесь. Он стоял между домами, развернутый носом к выезду на улицу. Бритоголовый мужчина в черной водолазке, скучающе поглядывающий по сторонам, вдруг резко поднял голову. Из подъезда вышел Овалов. У дверей он чуть задержался, осмотрелся, а потом неторопливо шагнул вперед и небрежным, как бы случайным движением руки подал знак бритому.
Овалов угадал верно. Водитель «Москвича» явно ожидал чего-то подобного. Он удовлетворенно кивнул и тут же запустил мотор. «Москвич» зафырчал, тронулся с места и скрылся за углом дома. Овалов не спеша отпер дверцу «Фольксвагена», сел за руль.
Минут через пять после того, как он уехал, я вышла из подъезда и направилась к ближайшей троллейбусной остановке.
Честно говоря, входя в гостиницу, я была готова увидеть, что угодно — трупы, пожар, следственную группу с собакой, но здесь все было спокойно, как всегда. Видимо, инструкции Иван Иваныча не предусматривали лишних контактов между боевиками, и тот небрежный взмах оваловской руки явился залогом нашей дальнейшей безопасности.
Тем не менее, проникая с помощью отмычки в номер пастора, я была готова ко всему. Овалов, кажется, тоже. Он встретил меня, сжимая в руках тяжелый дубовый стул.
— Уф! — вымолвил он, поняв, что опасность ему не грозит. — Это ты! А я уж было подумал…
По некоторым признакам я догадалась, что он на взводе. Мысль о том, что в суете я совсем позабыла об опасном оваловском багаже, неприятно уколола меня.
— Послушай, — обеспокоенно сказала я. — Ты собираешься везти через границу наркоту? Это безумие. Один неверный шаг — и ты уже никогда не вырвешься отсюда!
