— Любишь ты уроки давать, — сказал Бивер.
В 3.18 Тони вылез из поезда продрогший, усталый и раздавленный сознанием своей вины. Джон Эндрю приехал встречать его с машиной.
— Здравствуй, па, весело было в Лондоне? Ты ведь не сердишься, что я приехал на станцию, правда? Я упросил няню отпустить меня.
— Очень рад тебя видеть, Джон.
— Как мама?
— Вроде хорошо. Я не видел ее.
— А ты мне говорил, что едешь повидаться с вей.
— Да, так оно и было, только ничего не получилось. Я говорил с ней несколько раз по телефону.
— Но ведь ты можешь звонить ей отсюда, разве нет, пап? Зачем ехать так далеко в Лондон, чтобы говорить с ней по телефону? Зачем, а, пап?
— Слишком долго объяснять.
— Ну, а ты хоть немножечко объясни… Зачем, а, пап?
— Послушай, я устал. Если ты не прекратишь свои вопросы, я никогда больше не разрешу тебе приезжать к поезду.
У Джона Эндрю рот пополз на сторону.
— Я думал, ты обрадуешься, что я тебя встретил.
— Если ты заплачешь, я тебя пересажу вперед к Доусону. В твоем возрасте неприлично плакать.
— А мне еще лучше с Доусоном, — проговорил, всхлипывая, Джон Эндрю.
Тони в рупор велел шоферу остановиться, но тот не расслышал. Так что он повесил трубку на крючок, и дальше они ехали в молчании; Джон Эндрю прижался к стеклу и слегка похныкивал. Когда они подъехали к дому, Тони сказал: «Няня, в дальнейшем я запрещаю Джону ездить на станцию без специального разрешения ее милости или моего».
— Конечно, сэр, я бы и сегодня его не пустила, но он так просился. Пойдем, Джон, Снимай скорей пальтишко. Боже мой, мальчик, куда ты дел носовой платок?
Тони ушел в библиотеку и сидел там в одиночестве перед огнем.
«Двое взрослых тридцатилетних мужчин, — думал он, — вели себя словно кадеты, вырвавшиеся на вечерок из Сандхерста,
[13]
— перепились, обрывали телефон, плясали с проститутками в Старушке Сотняге. И Бренда после этого была еще со мной так мила — вот что горше всего». Он немного вздремнул, потом поднялся к себе переодеться.
За обедом он сказал:
— Эмброуз, впредь, когда я буду обедать один, накрывайте мне в библиотеке.
Потом сел с книжкой перед огнем, но читать не мог. В десять часов перед тем, как пойти наверх, он раскидал дрова в камине, закрыл окна и выключил свет. Этой ночью он спал в пустой спальне Бренды.
II
Так прошла среда. В четверг Тони возродился. Утром он ходил на заседание совета графства. Днем зашел на ферму и поговорил о новой модели трактора с управляющим. А потом уже можно было повторять: «Завтра в это же время Бренда и Джок будут здесь». Обедал он перед камином в библиотеке. Диету он забросил много недель назад. («Эмброуз, когда я один, мне не нужен полный обед. В будущем готовьте для меня только два блюда».) Он просмотрел счета, которые оставил ему управляющий, и лег спать со словами: «Когда я проснусь, уже будет пятница».
Однако наутро пришла телеграмма от Джока:
«Приехать не могу, должен быть избирателей, если через две недели».
Тони ответил телеграммой: «Восторге любое время всегда дома».
«Наверное, помирился со своей девицей», — решил Тони.
Пришла и записка от Бренды, нацарапанная карандашом:
«Приезжаю в субботу с Полли и приятельницей Полли, Вероникой, в машине П. (Скорее всего и Дейзи. Горничные и багаж поездом 3.18.
Сообщи, пожалуйста, Эмброузу и миссис Моссон. Для Полли надо открыть Лионнес,
[14]
ты знаешь, как она строга насчет комфорта. Веронику можно поместить куда угодно — только не в Галахада. Полли говорит, она оч. занятная. С ними приедет миссис Бивер, — не сердись, пожалуйста, это по делу: она думает, ей удастся что-нибудь сделать с утренней комнатой. Полли везет шофера. Кстати, на следующей неделе я оставлю Гримшо в Хеттоне, скажи миссис Моссоп.
Снимать ей жилье в Лондоне и хлопотно и накладно. По правде говоря, я могла бы обойтись и без нее, что ты скажешь? Хотя она незаменима с шитьем. Страх как хочу увидеть Джона. Все уедут обратно в воскресенье вечером. Не упивайся, милый. Приложи все усилия.
* * * * * Б.»
В пятницу Тони не знал, чем заполнить время. С письмами, он покончил к десяти. Пошел на ферму, но и там ему нечего было делать. Обязанности, прежде казавшиеся столь многочисленными и разнообразными, теперь занимали ничтожную часть дня; он сам не сознавал, как много времени он, бывало, проводил с Брендой. Он посмотрел, как Джон катается по загону. Мальчик явно затаил на него обиду после ссоры в среду; когда Тони зааплодировал Удачному прыжку, Джон сказал:
— Он еще не так может. — И потом: — А когда мама приедет?
— Только завтра.
— А.
— Мне сегодня утром надо съездить в Литл-Бейтон. Хочешь поехать со мной? Может, нам удастся посмотреть псарню.
Джон уже много недель приставал, чтоб его туда взяли.
— Нет, спасибо, — сказал он. — Я хочу закончить картину.
— Ты можешь ее закончить и потом.
— А я хочу сегодня.
Когда Тони ушел, Бен сказал:
— Ты чего это взъелся на папашу? Ты ведь никому проходу не давал — с самого рождества клянчил, чтоб тебя взяли на псарню.
— А ну его, — сказал Джон.
— Ах ты, пащенок, слыханное ли дело об отце так говорить?
— А ты при мне не смеешь говорить «пащенок», мне няня сказала.
Итак, Тони отправился в Литл-Бейтон один, ему нужно было обсудить кое-какие дела с полковником Бринком. Он надеялся, что Бринки оставят его у себя, но полковник с женой были званы на чай к соседям, и он в сумерках вернулся в Хеттон. Легкий туман стлался по парку, доходя до груди, серые контуры башен и зубчатых стен расплывались в воздухе, истопник спускал флаг на главной башне.
— Бренда, страдалица моя, какая чудовищная комната, — сказала миссис Бивер.
— Мы ею почти не пользуемся, — холодно сказал Тони.
— Надо думать, — сказала та, которую называли Вероникой.
— Не понимаю, чем она плоха, — сказала Полли, — вот разве что старомодная.
— Видите ли, — объясняла Бренда, не глядя на Тони, — мне нужна хотя бы одна сносная комната внизу. Сейчас у нас только курительная и библиотека. Гостиная огромная, и о ней не может быть и речи. Я думала, мне нужно что-то вроде будуара более или менее для себя. Как вы думаете, есть тут от чего оттолкнуться?
