Каждый раз перед выездной сессией охватывало особенное
волнение, пожалуй, составлявшее главную прелесть возложенной на него миссии. С
чем бы сравнить это ощущение? Будто грудь всасывает не мутный московский
воздух, а охлажденное шампанское, которое щекочет бронхи и трахею веселыми
пузырьками. Но это не самодовольство и, упаси Боже, не кураж — мол, захочу
казню, а захочу помилую. Никакого произвола, никакой предвзятости. Раз ты
избран быть взыскующим оком и указующим перстом, изволь отрешиться от всего
личного, не зарывайся.
А все же, знать, есть во мне что-то особенное, если избран
именно я, подумал Собкор, посмотрел на себя в витрину киоска и остался доволен:
статная фигура, гордая осанка, костюм — мешковатый, но элегантный, а ведь
куплен еще в семьдесят седьмом, во время бейрутской командировки.
Дом номер один по улице Солянке раскинулся чуть не на целый
квартал, был он с несколькими дворами и множеством подъездов. Поди-ка отыщи,
где тут офис 13-а.
Ничего, нашел.
Любопытная оказалась фирма «Страна советов»: ни вывески, ни
таблички. Знать, не афиширует магистр Н.Фандорин перед соседями свой бизнес.
Горячо, подсказал участившийся стук сердца, горячо!
Подъезд, правда, разочаровал. Ни охранников, ни консьержки,
даже кодового замка нет — входи кто хочет. Стены облупленные, лифт допотопный.
Ясное дело: прибедняется цельнополосный рекламодатель,
уклоняется от налогов, не желает делиться с обществом своими жульническими
доходами.
На пятом этаже медная табличка — просто «Офис 13-а», и всё.
Открыла Собкору длинноногая красавица с фиолетовыми волосами и шальными
зелеными глазами. Кожаные рейтузы в обтяжку, высоченные каблуки, оранжевого
цвета губы.
— Я не ошибся? — спросил Собкор. — Здесь находится фирма
«Страна советов»?
И холодок разочарования: а что если это просто бордель? Вот
ведь и реклама напечатана не где-нибудь, а в газете «Эросс». Тогда время
потрачено впустую, мелкие грешки не по нашей части.
— Абсолютно, — ответила впечатляющая девица. — Зо вас?
Это по-немецки, не сразу догадался Собкор. Означает: «Ну
и?». Не очень-то любезно.
— Я прочитал в рекламе, что здесь торгуют советами… А у меня
как раз такая ситуация, что очень нужно посоветоваться…
Нарочно так сказал. Если тут публичный дом, сразу дадут от
ворот поворот.
Но экзотическая красотка кивнула:
— Клиент? По рекламе? Антре. Тоже еще полиглотка выискалась.
Вид офиса подтверждал гипотезу о намерении надуть фискальные органы. Бывшая
коммуналка, никаких особенных евроремонтов. Коридор с какими-то гравюрками по
стенам вывел в маленькую приемную: письменный стол с оргтехникой, диванчик,
кактус на окне — в общем, кто честной бедности своей и всё такое прочее.
Разноцветная нимфа уселась за компьютер, из чего следовало,
что она здесь трудится секретаршей. Собкор только головой покачал.
Должно быть, к приходу налоговых проверяльщиков эта Гелла
смывает косметику и переодевается скромницей, а то на нее достаточно посмотреть
— сразу ясно, за какую работу ей платят зарплату и, можно быть уверенным, не
маленькую.
— Логин? Пароль? — спросила фифа, щелкнув по клавиатуре, и
Собкор снова забеспокоился — не вышло ли ошибки. Пароль?
Здесь что, какой-то закрытый клуб?
— Имя, цель визита? — вздохнув, перевела сама себя
секретарша.
Окинула посетителя взглядом и наморщила носик, в точеном
крыле которого посверкивал маленький бриллиант. Собкор иронически улыбнулся —
стало быть, не произвел на нее солидного впечатления.
— Пишите: Николай Иванович Кузнецов. — Сделал паузу,
уверенный, что это имя поколению фиолетововолосых и оранжевогубых ничего не
говорит. Так и есть — секретарша как ни в чем не бывало запорхала пальцами по
клавишам. — А про цель визита я сообщу самому магистру. Можно войти?
Он кивком показал на дубовую дверь, за которой, очевидно,
располагался кабинет проходимца.
— Абонент временно недоступен, — буркнула нахалка,
отвернувшись от неинтересного клиента.
Достала зеркальце, полюбовалась на свою холеную мордашку.
Потом поджала губы, поелозила ими туда-сюда. Он знал: это чтобы помада легла
равномерней. И Люба так делала. Только помада у нее была приличного цвета,
светло-розовая.
Воспоминание относилось к прежней, ненастоящей жизни, и
Собкор затряс головой, отгоняя его прочь.
— Я не понял. Его нет на месте? Или у него посетитель?
Секретарша опять ответила непонятно:
— Шеф путешествует во времени. Хотите — ждите. Вон, в
чилл-ауте. — И мотнула головой в сторону диванчика.
Если б были собственные дети, я бы, наверное, лучше понимал
язык современной молодежи, подумал Собкор. А так, без домашнего репетитора,
чувствуешь себя с новым поколением каким-то иностранцем.
На столике вместо обычных журналов лежали альбомы с
репродукциями. Репин, Васнецов, Лансере, Борисов-Мусатов.
Полистал немного. Хорошо раньше художники писали, не то что
нынешние.
— Шит-мерд-шайзе! — Секретарша бросила зеркальце на стол. —
Не розовый, абсолютно!
Выскочила из-за стола, убежала в коридор, сердито топоча
каблучками.
Истеричка. Ведет себя, будто она здесь одна. Или носом чует,
у кого есть деньги, а у кого их нет? Которые без денег для нее не люди.
А я теперь и есть не вполне человек, сказал себе Собкор, и
внутри у него всё затрепетало, потому что приближался Миг Истины,
высокоторжественный момент Принятия Решения. Тут следовало положиться на первое
впечатление, не искаженное фильтром логики и предубеждения, прислушаться к
голосу собственного сердца, которое есть частица Бога. Не шутки ведь,
человеческая жизнь на весы положена, пускай даже человечишко гад и обманщик.
Права на ошибку нет, слишком высока и страшна возложенная ответственность.
Собкор поднялся и, коротко постучав, открыл дубовую дверь.
