Когда Фандорин увидел ее впервые, она была бедной
замарашкой, жадной до пестрых иностранных наклеек и завистливой на чужое
богатство. Но с тех пор поправила материальное положение, обрела исконную
дебелость и вернулась в свое природное амплуа. Больше всего Москва напоминала
Николасу любимый чеховский типаж: красивую, но чуть перезрелую барыньку,
немного циничную и пресыщенную, не слишком счастливую в любви, всё на свете
перевидавшую, но всё еще жадную до жизни. Днем эта Аркадина-Раневская-Войницева
хандрит, ходит в затрапезе, но к вечеру, как соберутся гости, припудрится,
расфуфырится, нацепит бриллиантовое колье из огней, подвесит серьги из
прожекторов и превратится в такую светскую львицу, что ослепнуть можно.
— Эй вы, stranger in the night,[9] — раздался вдруг певучий
женский голос. — Что, тяжелая оказия быть взрослой дочери отцом?
Николас обернулся и увидел, что за соседним столиком,
который еще недавно был пуст, сидит женщина. Лицо в полумраке было видно
неотчетливо, но в том, что это красавица, сомнений быть не могло — так уверенно
звучал голос, так лениво светились глаза, так победительно блеснула сквозь
сигаретный дым влажная полоска зубов. В первый момент показалось, что это
материализовалась сама Москва, сотканная его собственной фантазией, тем более
что на шее у незнакомки посверкивало ожерелье, а в ухе безошибочным радужным
сполохом вспыхнул бриллиант. И лишь потом до Николаса дошел смысл странного
вопроса: это она про Валю. Решила, что он пришел в клуб с дочерью. Неужели
разница в возрасте так бросается в глаза? Хотя, собственно, что ж удивляться.
Сколько Вале? Двадцать два, двадцать три. Женщина негромко рассмеялась.
— Что, задело за живое? Ладно, пошутила. Какой отец станет
водить дочурку в этот вертеп? Разве что кровосмеситель какой-нибудь. Но вы не
похожи на кровосмесителя.
У незнакомки была стильная прическа — черные волосы лежали
на щеках двумя загнутыми клиньями. Под скулами — впадинки, как сиреневые тени.
Или как омуты, подумал вдруг Фандорин. Еще подумал:
«Незнакомка» и есть. Дыша духами и туманами.
— А на кого я похож? — спросил он, невольно поддаваясь ее
тону, своему бесшабашному настроению и колдовству мгновения.
Она чуть повернула стул, чтобы лучше его видеть, но осталась
сидеть за своим столиком. Немного помолчав, сказала:
— На мужчину, который выходит из возраста, когда нравятся
неожиданности. И, соответственно, перестает быть мужчиной. А еще… — Огонек
сигареты из бледно-красного стал алым и на секунду осветил ироничный изгиб
тонких губ. — А еще вы похожи на океанский лайнер, ползущий по каналу имени
Москвы.
— Из-за моего роста? — спросил Николас.
— Нет. Из-за того, что в повседневной жизни вы вынуждены
прикидываться речным пароходишкой, а это не очень у вас получается.
Она меня клеит, дошло вдруг до Фандорина. Раньше в ресторане
к женщинам приставали мужчины. Самые нахальные — улучив момент, когда спутник
дамы отлучится потанцевать. А теперь гендерная революция, роли меняются.
Уверенная в себе хищница вышла на ночную охоту. Заморочит голову пьянящими
речами, подпоит, покатает на машине, а утром скажет: «Ну пока, золотце. Я тебе
позвоню».
— Чему вы улыбаетесь? — Незнакомка снова затянулась. —
Слишком грубо работаю?
— Есть немного, — засмеялся он.
— А с мужчинами так и нужно, — хладнокровно заявила она. —
Знаете, бисер перед свиньями. Да и времени у нас немного, того и гляди ваша
пионерка вернется. Неужели вам с ней не скучно? Трахнули малолетку, доказали
себе, что вы еще ого-го, ну и пусть возится в песочнице со своими ровесниками.
Обычная дурочка. Может быть, когда-нибудь станет настоящей женщиной, но еще не
скоро.
— Уверяю вас, Валя не совсем обычная. И даже совсем
необычная.
Незнакомка откинулась назад, обхватила себя за локти.
— Она меня не интересует. Слушайте — повторять не буду.
Времени на раздумья тоже не дам. Мы сейчас встаем и уходим отсюда. Никаких
прощаний, брехни про срочное дело и прочее. Я хочу, чтобы девчушка вернулась и
обнаружила пустой стул. Стоп! Говорю я, а вы пока помалкивайте. Не думайте, что
я каждый день так забавляюсь — лишь под настроение, когда вожжа под хвост
попадет. Считайте, что это каприз. Итак: да или нет?
А у самой голос ленивый, нисколько не сомневающийся в
ответе, и это манило больше всего.
— Нет, — сказал Николас. — Спасибо, но нет.
— Неужели из-за этой финтифлюшки? — не столько оскорбилась,
сколько поразилась женщина. — Да вы посмотрите на нее. Фандорин обернулся,
посмотрел. Валя парила в свободном полете: по-сестрински поцеловалась с
какой-то огненно-рыжей девицей, сразу же вслед за этим подсела к двум юным мачо
кавказской наружности, оживленно принялась им что-то рассказывать, зажестикулировала.
Ничего, за эту барышню можно было не тревожиться. Ника знал, что в обиду она
себя не даст. Впечатление эфемерности и хрупкости было обманчивым. Кроме
современного танца Валентина занималась еще каким-то восточным мордобоем
(что-то квохчущее, кончается на «до»). Однажды, в самом начале совместной
работы, когда Фандорин еще не успел ознакомиться со всеми талантами своей
ассистентки, ему пришлось заступаться за нее в кафе. Агрессор был в полтора
раза ниже Николаса, зато вдвое плечистей, и шансы на победу выглядели нулевыми.
Но деваться все равно было некуда — конфликт (между прочим, самой Валей и
спровоцированный) неминуемо устремился по вектору физического насилия. Пока
Ника, бледнея, лепетал, что сейчас позовет милицию, Валентина выскользнула
из-за его спины, чуть вздернула мини-юбку, исполнила подобие фуэте и свалила
бугая на пол хлестким ударом ноги. Потом достала зеркальце и стала пудрить нос.
— Нет, дело не в ней, — сказал Николас. — И не в том, что я
нахожу вас непривлекательной. Совсем наоборот…
Незнакомка хмыкнула, будто он сказал что-то смешное, но не
очень пристойное.
— Смотри, дурень. — Она жалеюще покачала головой. — Локти
потом искусаешь. Такие приключения бывают раз в жизни. И далеко не у всех.
Оскорбилась, что и понятно. А обижать даму, которая сделала
ему, в конце-то концов, чертовски лестное предложение, Николасу совсем не
хотелось. Отец говорил: «Джентльмен, Николка, это человек, который никогда не
обижает тех, кого он не собирался обидеть».
