Сдернул с головы шапку, погладил по макушке, снова надел.
Вот ведь привязался!
Митя забарахтался в крепких руках коллежского советника,
крикнул:
— Пусти! Не хотю пряников! И лосядку не хотю!
Может, заступится кто-нибудь? Соседка-помещица оглянулась,
сказала своим чадам:
— Вот какой мальчик крикун. Кобенится, ничего не хочет.
Сизов быстро понес сопротивляющегося Митю к дверям.
Ну уж это чересчур!
— Мама Пася! — отчаянно заорал Митя. — Данила-а-а!
В темном коридоре не было ни души.
— Тихо ты, бесеныш! — шикнул чиновник и внезапно перехватил
пальцами горло, так что Митя сбился с крика на хрип. — Будешь шуметь, шейную
жилу раздавлю!
«Вы что, с ума сошли?» — хотел спросить новгородца Митя уже
безо всякого детского сюсюканья, но с губ рвался лишь сип.
Сизов же выдернул из кармана носовой платок и запихал ему в
раскрытый рот, а потом сорвал с шеи галстух и повязал сверху. Только после
этого отпустил горло, но с забитым ртом не очень разговоришься.
Опять подхватил на руки, через холодные сени выбежал наружу.
И там никого не было. По темной улице мела вьюга. Горел
тусклый фонарь.
— Сейчас, сейчас, — бормотал сумасшедший, отвязывая от
привязи каурую лошадь, никакую не мохнатую и безо всяких бубенцов.
Лошадь была впряжена в одноместный возок, похожий на
повернутую боком корзинку.
— Тихо! — рявкнул коллежский советник на извивающегося и
мычащего Митю. — Пришибу!
Откинул сиденье, под ним оказался пустой короб. Сизов сунул
туда Митю головой вниз, захлопнул крышку и, судя по скрипу, уселся сверху.
Митридат попробовал вывернуться. Куда там! Тесно, не
шелохнешься. Уперся спиной в сиденье — не сдвинул ни на полдюйма.
Господи Боже, что ж это творится?
— Н-но, пошел!
Сани тронулись, однако проехали недалеко. Раздался звук
быстрых шагов, лошадь заржала, остановилась — видно, кто-то схватил за узду.
— Что вам нужно? — крикнул Сизов. — Пустите повод!
— Сударь, где мальчик?
Это был голос Фондорина!
Митя замычал, стал тыкаться в стенки проклятого короба. Я
здесь! Данила Ларионыч, миленький, я здесь!
— Какой мальчик? Я спешу. Прочь!
— Казачок моей приятельницы. Мне сказали, что это вы вынесли
его из залы.
— А, тот мальчонка? Право, не знаю. Дал ему леденец, он и
убежал куда-то. Шустрый пострелёнок. Прощайте, сударь. Мне недосуг.
— Убежал? А что это за стук доносится из-под скамьи?
Ага, услышал! Митя заерзал еще пуще.
— Это я лягавых щенков положил, чтоб не померзли. А впрочем,
не ваше дело. Вы мне докучаете. Великое ли дело, казачок потерялся!
На это Данила ничего не сказал, но коллежский советник
угрожающе повысил голос:
— Пусти руку, невежа! Я в Новгороде лицо известное!
Коллежский советник Сизов! Мне и полицмейстер подвластен! Скажу слово —
проведешь ночь в холодной! Ну!
— Моя спутница весьма привязана к своему казачку, — словно
бы оправдываясь молвил Фондорин. — Что же я ей скажу?
Чиновник убавил грозности, очевидно, считая спор решенным.
— Скажите ей, чтоб уезжала из нашего города, да поживей.
— Уезжала? — с сомнением переспросил Данила. — Однако
казачок — ее собственность. Он стоит денег, да и на его экипировку потрачено
немало. Бекеша, мерлушковая папаха, сапожки на меху…
Сизов оборвал его — нетерпеливо, веско:
— Передайте вашей спутнице, чтоб забыла и о казачке, и о
бекеше. Всякая попытка искать возмещения своих потерь обернется лишь против
нее.
