Сама я владела техникой прыжков на большой скорости, в «Сигме» мы отрабатывали подобные прыжки, причем практическая часть касалась и прыжков с железнодорожных составов, и с автотранспорта, и с верхней палубы теплохода. Техника прыжка во всех перечисленных случаях использовалась разная, и для того, чтобы держать все это в голове, а главное — в теле и в мускулах, производящих прыжок, нужно обладать незаурядной координацией и реактивными возможностями.
— Интересно, — пробормотала я, — этот Павел смылся в самый подходящий момент. Если он в самом деле справился с Черновым, значит, он по-настоящему достойный соперник.
Я поселилась с Федором Николаевичем в одном номере. Номер был двухместный, но то, что мне предстояло жить в одной комнате с мужчиной, которого я знала всего три дня, меня совершенно не смущало: профессиональные издержки. Зато Ирма подтрунивала надо мной как могла и даже заявила, что, цитирую: «Федька хоть и скромняга, а тихой сапой не одну гимнасточку или эквилибристочку осчастливил. А Ваня Грозный и вовсе издевается, говорит даже, что от него, директора, родился бегемотенок Кузя. Да и я сама, признаться, грешна…»
После таких сомнительных суждений я смотрела на знатного сердцееда-скромнягу Федора Николаевича, который, как известно, любил общество не только «див» из одноименной эскорт-конторы, но и дамами-дальнобойщицами не брезговал.
Примерно в одиннадцать вечера Федор Николаевич начал свои нехитрые приготовления ко сну. Мы выпили с ним соку, потом он старательно вымыл стаканы. Я смотрела, кажется, иронично. Он долго кряхтел и умывался, лилась вода в ванной, потом директор вышел из нее в халате и белых тапочках. На последних я задержала особо пристальный взгляд, и тогда он сказал не без горькой иронии:
— Ну и что ж? Белые. Готовлюсь.
— Не к тому готовитесь, Федор Николаевич, — сказала я. — Вы лучше не грузитесь. И не из таких ситуаций выходили, так что не волнуйтесь. Все будет хорошо.
— Вы так думаете, Женя?
Его глаза бегали.
— Просто уверена. Кстати… — я сделала паузу, — мне с самого начала нашего знакомства казалось, что вы чего-то недоговариваете. Постоянно, хронически. Быть может, настало время все мне рассказать?
Он словно заколебался, но тут же сделал удивленное лицо и покачал головой:
— О чем вы, Женя? Не понимаю.
Я кивнула головой и произнесла:
— Да, конечно. Спокойной ночи. Или вы хотите еще посмотреть телевизор? Какой-нибудь веселый бандитский сериал с тридцатью трупами за серию?
— Нет, я сегодня насмотрелся… бандитских сериалов. Спокойной ночи.
И Федор Николаевич выключил свет.
Я же легла не раздеваясь. Надо быть готовой ко всему, и никто не застрахован от, скажем, ночного визита каких-либо гостей.
Мне не спалось. Что-то, сжимаясь и пульсируя внутри меня, держало весь организм в постоянном напряжении. Это как если бы оставить на стоянке автомобиль, не выключив двигатель.
Что-то не то. Казалось бы, все максимально просто, бандитские наезды настолько откровенны и однозначны, что не оставляют места для широких, пространных версий-толкований происшедшего. Так ведь нет! Благодаря чутью, выработанному за многие годы, которое сродни тому инстинкту, что ведет волка по следу жертвы, и тому, что уводит от него саму жертву, чутью, которое разрослось, как молодое дерево из слабого побега, из простой человеческой интуиции… благодаря этому я чувствовала, что все не так просто. Что все может перемениться и перевернуться, как в калейдоскопе.
И этот Павел, который казался таким прозрачным, а потом удрал от могучего Чернова, спрыгнув на ходу… И названное им имя известного криминального авторитета… Да. Быть может, все сложнее, чем я предполагала изначально. Если соединить убийство Павлова и события вокруг Федора Николаевича с сегодняшней погоней «джип против грузовика», то ситуация характеризовалась довольно неоднозначно.
Я привстала с кровати: что-то упорно не позволяло мне свалиться на подушку и вырубиться, как после плотного удара в основание черепа. И это несмотря на то, что усталость навалилась тяжелым грузом, будто я не просидела полдня в уютной кабине без движения, а, скажем, выполняла серьезную физическую работу.
Федор Николаевич громко и разнообразно храпел. На вдохе он издавал звук, представляющий собой нечто среднее между звоном бензопилы, вгрызающейся в дерево, и сухим треском дров в рассыпающейся поленнице… Выдыхал же он с сухим кудахтающим ядовитым присвистом, с каким глохнет застрявший в луже мопед. При этом директор тарасовского цирка шлепал губами и время от времени что-то вязко, монотонно бубнил во сне.
Черт побери! Испорченный радиоприемник, а не спящий человек!..
В окно ударили первые капли дождя. Я глубоко вздохнула и опустилась на подушку: дождь всегда умиротворяюще действовал на меня. Успокаивало само сознание того, что я здесь, в тепле, в вязком расслабляющем полусне, а там, за окном, бушует непогода, деревья раскачиваются, как перекрученные маятники, хватают воздух оголенными ветвями, с которых ветер бесстыдно срывает листья, а в оконное стекло бьются, словно беспорядочно смешиваются удары многих метрономов, сорвавшиеся с неба тяжелые водяные капли и, разбиваясь, сползают к подоконнику.
Откуда-то под стук дождя всплыла тихая мелодия: «…Звонкое, веселое, зеленое — до свиданья, лето, до свидания… за окном сентябрь провода качает, за окном с утра серый дождь стеной… этим летом я встретилась с печалью… а любовь прошла стороной…»
Я заснула.
Но — совсем ненадолго.
Буквально через несколько минут в мозгу выкристаллизовался сигнал опасности — в комнате посторонний. Как бы крепко я ни спала, какие бы феерично-цветные сны мне ни снились, я всегда легко вырываюсь из этого плена при сигнале извне.
Так и произошло.
…Мне даже не надо было открывать глаза, чтобы понять: надо мной кто-то стоит и смотрит на меня. Мозг тут же услужливо подсказал: пистолет под подушкой, снять с предохранителя, рывок.
Однако же я не предприняла даже попытки движения. Наоборот, я расслабила весь организм, но это была предельно скоординированная расслабленность, позволяющая в любой момент совершить по-кошачьи упругий рывок.
И приоткрыла один глаз.
Человек был в дальнем углу. Там, где стояла походная сумка директора Нуньес-Гарсии. Судя по звуку расстегиваемой «молнии», именно в нее, в ту сумку, и полез неведомый ночной визитер. Он стоял на коленях, низко опустив голову, и рылся в сумке. И что-то тихо бормотал, нашептывал. Мне даже удалось различить обрывки какой-то пышной матерной конструкции.
Проникший в номер непрошеный гость был явно чем-то недоволен.
Тихонько я вытянула из-под подушки пистолет и совершенно бесшумно — не скрипнула ни одна пружина! — встала с кровати. Вытянув перед собой оружие, я почти коснулась дулом затылка злоумышленника и тихо произнесла:
