— Вам помочь?
Затылок коротко дернулся, и я добавила:
— Вы, верно, что-то никак не можете найти? Так вам помочь?
Не знаю, как ему это удалось. Даже мой лучший инструктор в отряде «Сигма» капитан Климов не обладал такой потрясающей скоростью и отточенностью движений. Нет, наверное, я просто не совсем удачно заняла позицию. Потому что все молниеносные выпады Климова я все-таки научилась парировать. Но противопоставить что-либо движениям этого человека я не смогла. Конечно, к ночи моя реакция сильно притупилась, да и неизбежная сонливость сыграла пагубную роль. Но какое значение имеют всякие объяснения, когда человек, явно замысливший недоброе против того, кого я была обязана защищать, одним непостижимым изворотом выхватил у меня пистолет, синхронно зафиксировав в блоке мои руки, и перебросил меня через плечо так, что весь мир опрокинулся в глазах и в них с надсадным бормотанием закружились звездочки. Впрочем, уже в последующую секунду после столь неудачного для меня мгновения я поддержала свое реноме и, успешно парировав четкий направленный удар моего неизвестного противника с левой, произведенный все с той же просто-таки рысьей стремительностью, нанесла из положения лежа свой удар — обеими ногами с последующим переворотом в воздухе для возвращения в вертикальное положение.
Человек был очень высок и широк в плечах. Я вспомнила сегодняшнего здоровяка на дороге, который продырявил колесо Косте Мигунову. По телосложению — примерно он. Но как движется! Неужели не только горбоносый Павел, но и другие люди Мандарина прошли спецподготовку? Почему же в таком случае сегодня там, на трассе, они так легко дали себя обезоружить?
В этот момент я пропустила сильнейший прямой удар в грудь, от которого у меня на некоторое время сбилось дыхание. На ногах я, к сожалению, не устояла, но упала так, как учили в «Сигме», — то есть с возможностью через мгновение встать и нанести ответный удар.
— Оф-фца!.. — прошипел мой противник, и в его голосе я услышала не столько ярость, сколько досаду. — Опять все перепутал… Кутузов…
Я не успела ответить на оскорбление и понять, что значила вторая половина фразы, потому что последние слова он произнес уже в полете, когда, как тигр — очень уместное сравнение! — прыгнул на меня.
Я перехватила мощные руки своего врага, и мы рухнули на пол, причем наконец-то мне удалось оказаться наверху, и я нанесла свой самый удачный за последнюю четверть минуты удар. У противника вырвался невольный стон, но в следующую секунду я попала в такие тиски, что…
Последний раз я испытывала такие ощущения, когда на меня во время учений в лагере «Сигмы» рухнуло спиленное дерево, которое придавило мне шею. В тот раз меня спасло только то, что я сумела подставить под ствол руку, да еще то, что боковые ветви спружинили от земли. Конечно, к моему счастью, дерево было довольно молодое. Но когда вообще-то тебе на голову неожиданно со всей дури падает дерево, то тут за глаза хватит и новогодней елочки.
В этот раз «нежные» объятия разомкнул внезапно вспыхнувший верхний свет и голос Федора Николаевича, срывающийся, изумленный:
— Эт-то что за… кретинизм?
Я зажмурила было от яркого света глаза, но через секунду инстинкт самосохранения поспешно распахнул их. И я узнала человека, с которым вступила в такую яростную борьбу, что почти проиграла.
Это был Чернов.
Глава 8
Сложно описать мои чувства, когда я вдруг обнаружила, что человек, в схватке с которым я едва не лишилась пары ребер, оказался не кем иным, как Егором Егоровичем Черновым, с которым мы, кажется, вполне полноценно взаимодействовали сегодня днем. Однако тут же перед глазами встало лицо Чернова — другое, то, несколько часов назад, когда он говорил о побеге Павла из фуры. Затем мне вспомнились его бегающие глаза там, у клеток с тиграми, когда пойманный бандит так кстати лишился чувств, а в голосе Чернова прозвучало вполне осознанное, хотя и скрываемое удовлетворение.
Да и слишком уж хорош этот тип для простого уборщика клеток. А как он двигается, при всей его массе…
Я угрюмо поднялась на ноги и, не глядя ни на окаменевшего Федора Николаевича, таращившего свои полусонные вежды, ни на Чернова, произнесла:
— И что же, простите, вы искали в сумке директора? А, господин Чернов?
Гигант нерешительно покосился на Федора Николаевича. Я проводила этот взгляд своим собственным, а потом проговорила:
— Вот видите, господин Нуньес-Гарсиа, он же — Лаптев, я была права, когда говорила, что вы недоговариваете. Что же вы от меня скрыли, дорогой работодатель? По тому, как смотрит на вас Чернов, вы с ним заодно. К чему все это? И знаете что? В свете последних событий наше дальнейшее сотрудничество представляется мне бессмысленным. По крайней мере, до той поры, пока вы не соблаговолите расставить точки над i. Вы ведь с самого начала были удивительно неконкретны, говорили о малосущественных вещах и словно не знали, что вы можете мне сообщить вообще. И деньги заплатили как-то… дуриком, что ли, не понимая, за что платите. Федор Николаевич, я не думаю, что для вас лучше скрывать от меня самое важное. К примеру: что искал в вашей сумке Чернов?
— Федор Николаич… — протянул последний. — Я же говорил, что…
— Что ты говорил, Егор Егорович? Что не нужно играть в партизанскую молчанку, так? Ну что мне все из вас клещами вытягивать приходится?! — воскликнула я, швыряя пистолет на подушку. — Такое впечатление, будто не вас пришлось сегодня защищать от этих романтиков с большой дороги во главе с носатым Павлом!
Федор Николаевич потерянно сидел на кровати. Сейчас на нем, естественно, не было очков, и он уже не напоминал Жака Паганеля, а походил на потертую, осунувшуюся стареющую лошадь. Чернов посмотрел на него, плюнул и, порывшись в сумке директора тарасовского цирка уже при свете, вынул оттуда несессер и раскрыл его. Сверкнули ампулы.
— Вот что я искал, — глухо произнес он.
— Что это? — спросила я.
— Препараты для зверей.
— Для тигров, что ли?
— Да.
— А что за препараты?
— Они специфические, узкопрофильные, — уныло сказал директор с кровати, — названия все равно вам ничего не скажут. В общем, эти препараты действуют на желудок и кишечник тигров. Одно средство закрепляет, второе — прослабляет. Эффект, как говорил один мой знакомый — правда, покойник, — просто вулканический.
— А знакомый… покойник, — я голосом выделила последнее слово, — случайно, не Леня ли Павлов?
— Случайно — да.
— Нет, вы рассказывайте, рассказывайте, что я из вас опять клещами-то тяну! — возмутилась я.
— Хорошо! — Федор Николаевич хлопнул себя по колену узкой ладонью. — Идет. Я вам расскажу что знаю, но предупреждаю, что знаю я не так много, чтобы до конца все расставить по своим местам.
Я отозвалась уже более примирительным тоном:
