Докукин вздрогнул и отстранился.
— Дай тетрадку, говорю! — еще раз повторил бывший директор тарасовского цирка. А потом, не дожидаясь, пока перепуганный Николай Николаевич удосужится выполнить требование, вытянул руку и вырвал тетрадку из трясущихся рук Докукина. Заглянул туда и примолк ненадолго.
— Ну че? — не выдержав паузы, спросил Киврин. — Вспомнил профессор что надо? А, Тлисов? Ты ж вроде сек в химии.
— Да у него тут какая-то туфта, — сердито сказал Тлисов. — Я совсем немного в химии смыслю, но даже мне понятно, что полная туфта: тут написано, как получать мыло.
— Мыло? — переспросил Киврин.
— Ну да, мыло. Вот — формула глицерина, вот — щелочь, и получается, что он понаписал, как мыло получать!.. Да ты что же, сучара, — позабыв всякую вежливость, обратился Тлисов к Докукину, — мозги-то мне пудришь, а? Думаешь, тут все полные идиоты? Ты можешь вот им, недоучкам, — он довольно небрежно махнул рукой в сторону Киврина, — втюхивать, но я-то немного помню, я же три раза у тебя ассистировал. Когда синтез…
Щелкнул выстрел. Тлисов закатил глаза и упал на ковер, а его кровь, смешанная с мозгом, обрызгала стены, стол, за которым сидел Докукин, тетрадку, которой еще секунду назад потрясал Тлисов. Попали брызги и на Докукина. Тот стал белым как мел. Киврин опустил пистолет, из которого он только что выстрелом в затылок уложил Тлисова.
— Вы, в натуре, думаете, что я с вами шуточки шучу? — грозно сказал он. — И этот Тлисов, клоун… Недоучкой меня называет, мозги пудрит, то есть — мылит. Он у меня теперь сам на мыло пойдет, посмертно! А ты, очкарик, чтобы сделал мне к утру хоть грамм твоей отравы. Не сделаешь — узнаешь у меня.
— Но я правда не пом-ню…
Киврин осклабился.
— Он не помнит… — сказал он, поворачиваясь к стоящим за его спиной Мусагирову и еще двум типам, никто из которых и бровью не повел, когда их босс уложил Тлисова. — Это плохо. Муса, освежи-ка ему память. Отрежь ему одно ухо и скорми тигру, который в подвале сидит. Ну смотри, доктор… Наутро, если у тебя ничего не будет, целиком тигру на хавчик пойдешь, сука очкастая!
Муса вынул нож. Щелкнуло, выскакивая, лезвие.
— Иди-ка сюда, земляк, — невозмутимо сказал киллер. — Или попросишь, чтобы я сам подошел? Я не гордый — подойду.
Докукин разинул рот, и из его рта вырвалось сиплое:
— Не на-а-а…
— Вот, кажется, уже начал умнеть, — сказал Киврин назидательно, — это хорошо. Однако поздняк метаться. Отрежь ему ухо, Муса. Только технично, чтобы он много крови не потерял и не ополоумел.
— Легко, — сказал Мусагиров, хватая Докукина и поднося нож к его уху.
В этот момент в комнату заглянул охранник Киврина и доложил:
— Босс, там к вам, значит… Лаптев!
— Кто-о? — переспросил Киврин, а Муса даже выпустил Докукина. — Федор, что ли?
— Ага. Пришел, падла, с повинной. Говорит, что у него с вами есть о чем потереть. Говорит, что может помочь вернуть какие-то триста штук. Сказал, что вы знаете, о чем речь.
— Ну-ну, — удовлетворенно покивал Мандарин, — это лучше. Уже лучше. Пойдем-ка послушаем, Муса, чего нам принес Федор Николаич.
— С ним еще какая-то старуха, — добавил охранник. — Говорит, что она понадобится.
— Так веди их в дом, — скомандовал Киврин и, повернувшись к обмякшему, белому от ужаса Докукину, сказал почти мягко, этаким показательно-отеческим тоном:
— Повезло тебе, сынок. Думай. Хорошенько думай! Говорят, когда человека прижмет, он способен на что угодно. А ведь ты у нас гений, кажется? Вот и докажи это. Идем, Муса.
В гостиной Киврина ждали Федор Николаевич, бледный, прямой, глядящий прямо перед собой, и женщина в возрасте в болоньевой курточке, с выбивающимися из-под вязаного берета подкрашенными хной волосами, в которых сильно просвечивалась седина. Из-под доходящего чуть ниже колен старого синего платья виднелись кривоватые, изуродованные варикозом синеватые ноги, вызывающие неуловимую ассоциацию с лежалыми куриными окорочками. Киврин поморщился и без предисловий гаркнул:
— Сам пришел? Молодец. Может, я тебя за это и помилую, Федя. А это что за старая кикимора?
— Это не кимимора, — тихо сказал Федор Николаевич, — это двоюродная тетка Докукина. Кстати, она хорошо знает Охотникову и она видела ее на тарасовском вокзале сегодня днем. Я сразу понял, какая удача к нам в руки плывет, вот, решил исправить свои ошибки… пришел к вам.
— М-да? А как со старухой срастился? Ты же только сегодня из Москвы должен был приехать. Как от меня сбежал…
— Так я тоже ее на вокзале встретил. Она меня и спрашивает: «А ты, Федор Николаевич, что, вместе с Женей ехал?» Тарасов — большая деревня, друг друга многие знают, и вот докукинская родственница уже знает, что я Женю нанимал.
— Тетка, говоришь? Муса, есть у Докукина тетка-то?
Тот кивнул.
— Ну что же, пока складно, — сказал Киврин. — А что ты-то, Федор Николаевич, речь держишь. Пусть она сама скажет. Ведь вроде про деньги, которые у меня сперли, речь шла. Ну, говори, бабуля, не телись.
— Да я, сынок, видела Женю сегодня на вокзале, — полился скрипучий старушечий голос, — она, значит, странная какая-то была. Я с ней поздоровалась, а она и мимо. В руках у ней пакет был, да он, видно, надорвался, а оттуда вывалился чемоданчик. Вот Федор Николаевич говорит, что какой-то важный это чемоданчик.
— Как он выглядел? — подаваясь вперед, спросил Киврин.
— Да обыкновенно. Коричневый такой. Симпатичный. Она его в камеру хранения положила. Номер девять — семьдесят два. Я это… мельком углядела. Хороший чемоданчик. Я б себе такой купила для лекарств, коли б знала, где продаются-то.
— Ну, бабка, если правду говоришь, — торжественно сказал Киврин, вставая, — то будут тебе и лекарства, и чемоданчики, а когда помрешь, то я тебе памятник поставлю. Но только если эта камера хранения 972 в самом деле та самая, в которую Женя чемоданчик положила. Только сомневаюсь я что-то…
Повисла пауза.
— Хотя, с другой стороны, куда ей бабки-то девать. Все правильно, — пробормотал Киврин. — На ее месте в камеру хранения — самый правильный ход. Да! Поехали.
— А мне ж Федя сказал, что тут Коля, племянник мой, гостит. Вот, хотела повидаться. А то как же?
Киврин метнул на Федора Николаевича быстрый взгляд и махнул рукой:
— Муса, приведи сюда нашего ученого. Может, встреча с родственницей его успокоит?
— Ась?
— Да я не тебе, бабка. Сейчас придет твой Коля. Только ты с ним два слова скажи, и поедем на вокзал. Ты мне ту камеру лучше пальцем покажи.
— Да их там много, сынок…
— Знаю, бабуля, знаю, ну ничего, поищем — и найдем. Вот и твой Коля. Докукин, мы тут к тебе родственницу привели.
