На самом деле продолжалось Рождество. Пьяный белый с кислым лицом торчал из окна рядом с моим пансионом; соседнюю со мной комнату занимал еще один пьяный, который то стонал, то подпевал Пуччини по радио. Я слышал каждый звук: спасибо деревянной перегородке и вентиляционным отверстиям под потолком. В результате я обнаружил, что хожу на цыпочках и вообще делаю все как можно тише, вслушиваясь в происходящее в соседней комнате.
Среди ночи меня разбудили голоса.
«Я сволочь, я сволочь, — пел мужской голос. Он издал долгий стон. — Я только сейчас понял, какая я ужасная сволочь…»
«Ты сам себя делаешь таким», — сказала женщина, и жалуясь и утешая одновременно.
«Нет-нет, я правда сволочь. — Затем задумчиво: — Самая большая чертова сволочь во всей Б.Г.»
«Ты сам из себя такое делаешь», женщина несколько раз всхлипнула.
Молчание. Стон. Обрывок какой-то песни. Затем мужчина проревел: «Делай что мать говорит!» Я лежу тихо, неподвижно, боясь пошевелиться, боясь случайным звуком выдать себя.
Мне говорили, что в Британской Гвиане Рождество празднуют неделю, так что утром я не удивился, услышав, что пьяный сосед снова пьян, Я постарался уйти как можно скорее. Я много раз позвонил по телефону и достиг таких успехов, что вскоре Абдул, знакомый моего знакомого, уже вез меня к Рахимтулам, своим знакомым, богатым и уважаемым людям, у которых был большой дом в фешенебельном районе.
Мистер Рахимтула, высокий человек с толстыми дрожащими ляжками, выглядывавшими из-под шорт, с пятнами на лице и с черепашьей шеей, извиняющимся тоном сказал, что живет в этом деревянном доме только временно; очень скоро он собирается срыть его до основания и построить нечто новое и бетонное.
Он представил нас Майку, молодому военнослужащему британской армии, с тусклыми косыми глазами, большими зубами, толстыми губами и усами в ниточку, очень тонкими и очень неровными. Майк выглядел как человек, которого много обижали; он был другом пухлощекой мисс Рахимтула.
Вынесли виски, и нам предложили восхититься бокалами. На них значилось «Баллантайнз: Путеводитель для на-чинающи»: они были градуированы, как мерные стаканы, с пометками «свеженький», «под мухой», и «в сосиску», а на самом дне стакана был нарисован человек, который вот-вот свалится с лестницы, и это называлось «последняя капля».
«Вы ходили к китайцам вчера?» — спросил мистер Рахимтула у одного из своих гостей — португальцев.
«Мы в конце концов решили пойти к индийцам».
Они говорили о джорджтаунских клубах, и мистер Рахимтула с большой гордостью рассказывал о том, как кипит клубная жизнь во время праздников, а его дочь разносила холодные напитки.
Женщины заговорили о сравнительных достоинствах Великобритании и Британской Гвианы.
«Люди в Б.Г. более гостеприимны, чем в Британии», — сказал мистер Рахимтула.
«Это точно», — сказал Майк.
Затем они заговорили о временах года, о том, как прекрасно иметь весну, лето, осень и зиму вместо просто сезона дождей и сухого сезона. Я чувствовал, что разговор подлаживается под Майка: теперь и он заговорил о временах года так, будто был экспертом, которого пригласили дать совет. Он в подробностях описал снег и объявил, что сейчас расскажет «смешную историю». Мисс Рахимтула и миссис Рахимтула заранее засмеялись. Это случилось, сказал Майк, предваряя свою историю, прежде чем «мы переехали в новый дом». Он взял паузу, чтобы дать улечься этой информации; его стакан был наполнен; он выпил. Я с нетерпением ждал историю, которая уже заставила хихикать мисс Рахимтула, — в одной руке у нее дрожала бутылка виски, другой она прикрывала рот. И вот, наконец, история: однажды зимой отец Майка, выходя из задней двери с некоей — не будем говорить какой — целью, был засыпан снегом, упавшим с крыши.
Миссис Рахимтула громко захохотала и сказала: «Обожаю Англию».
Мистер Рахимтула посмотрел на нее снисходительно.
Абдул, облокотившись на стул из Бербиса, подпортил атмосферу индо-британской дружбы, сказав, что ненавидит Англию и что ноги его не ступит на эту землю.
Он поразил всех и сам, казалось, был поражен.
«Конечно, у меня были друзья, — сказал он, нарушая молчание, которое сам и создал. И затем, с улыбкой Майку — Но очень необщительные».
«Англия есть Англия», — сказала миссис Рахимтула, расслабившись.
Майк согласился. Он, казалось, успокоился и произнес небольшую речь о теплоте, с которой его встретила Британская Гвиана, и о гостеприимстве гвианцев.
Неловкий момент миновал. Двум национальным мифам польстили одновременно: гвианское гостеприимство, английская сдержанность. Мистер Рахимтула с облегчением передернул толстыми ляжками.
Несколько разодетых девушек, очевидно, из семейств не менее уважаемых и богатых, чем семейство Рахимтула, поднялись по ступеням, их встретили радостными возгласами. Майк должен был свозить их в армейский лагерь — это, видимо, была очень важная вылазка.
Сами же мы уехали и отправились к Рамкеррисингхам, которые, как сказал Абдул, славятся своими рождественскими праздниками. В любое время дня и ночи угощение у Рамкеррисингхов выставляется в любых количествах, а происходят приемы в огромном помещении, которое оборудовано совершенно по-современному, прямо-таки очень современно. Стен там не было, в одном углу были спальни, отгороженные волнообразными перегородками, в другом углу кухня, а в третьем большой, хорошо оснащенный бар, оборудованный так, чтобы он ничем не отличался от места, где за выпивку платят. Гости там сидели на высоких стульях, а хозяин исполнял роль бармена. Рамкеррисингхи гордились тем, что у них есть все напитки, какие только существуют в мире. Это выглядело правдоподобно.
Нас кратко представили едокам возле кухни. Затем мы присоединились к выпивающим у бара. Я не мог больше пить виски и попросил красного вина. Вина не было. «Ты льда возьми» — сказал один из выпивающих Рамкеррисингхов и бросил два кубика в мой стакан. Я залпом выпил, и меня повели посмотреть дом. На веранде вдоль одной стороны дома народу было еще больше. По их виду и тому, как они на нас посмотрели, ясно было, что они из домашних; они явно привыкли к тому, что по их дому постоянно кто-то шатается. В спальне с волнообразными перегородками лежали несколько женщин. Мне показалось, что я вошел в гарем — впечатление было тем сильнее, что женщины принадлежали к разным расам.
Я ничего не сказал, а они, лежа кучкой, как щенки, посмотрели на меня с высокомерием.
Я с облегчением вернулся к бару, по пути осмотрев фарфоровые безделушки, в частности книгу, раскрытую на странице с «Отче наш».
В баре разговаривали об индустрии безалкогольных напитков: похоже, что «конкуренция» убивает торговлю.
«Да надо потолковать с кем следует, — сказал старший Рамкеррисингх за стойкой. — Вот как я бы сделал. Без шума и пыли».
Он вдохновлял выпивающих на смелые эксперименты, и они мешали вино с ликером, а потом заливали крепкими напитками. Уже несколько разбитый после выпитого утром, я решил держаться изо всех сил. Старший Рамкеррисингх подтолкнул ко мне лед, и я взял два кубика. Как только я бросил их в стакан, тот Рамкеррисингх, что положил лед в мой первый стакан, сказал: «Не знаю, где ты учился пить. Ты что, не знаешь, что лед в вино не кладут?»
