Мы с Леннартом проводили тетю Виви до дверей, когда она собралась уходить.
— Кири-кири-ки! — сказал Леннарт и пощекотал ее под подбородком. — А теперь мы пойдем домой, примем немного снотворного и будем крепко спать ночью. И мечтать о том счастливом времени, когда нам придется нянчить внучат. Кири-кири-ки!
Тетя Виви улыбнулась, но улыбка была бледной.
— Ты ведь хочешь, чтобы у тебя были маленькие хорошенькие внучата? — умоляюще спросил Леннарт.
— Разумеется, конечно хочу, — ответила тетя Виви.
— Ну тогда так, — резюмировал Леннарт. — Ты ведь понимаешь, что для тебя технически невозможно стать бабушкой без содействия с ее стороны, — сказал он и показал на меня.
Тетя Виви погладила меня и дружелюбно кивнула.
— Приходи к нам почаще, — сказала я, и это прозвучало совершенно естественно.
Я почувствовала, что в этот вечер немного расположила к себе тетю Виви. Совсем не той историей с диваном, но… все же!
— Тогда спокойной ночи, дорогие дети! — сказала тетя Виви и ушла.
Леннарт тотчас же снова ринулся в работу, а я, оставшись в тамбуре, задумалась. Почему мы с Леннартом заставляем печалиться двоих людей только ради того, чтобы быть счастливыми, — до чего странная штука жизнь!
«Никто не умеет укладывать Д Е К О Р А Т И В Н У Ю бумагу на полки так, как я, — пела в кухне Ева. — И никто не умеет Ц Е Л О В А Т Ь С Я так, как я…»
Боже мой, ее горе было, видно, такое, что быстро проходит.
В два часа ночи у нас почти все было готово.
— Совершеннейший ужас, до чего же здесь красиво! — воскликнула я.
Леннарт и Ева согласились со мной.
Мы снова успели проголодаться и пошли на кухню, где стоя съели по бутерброду с тушеной телятиной и выпили по стакану молока.
— Спокойной ночи! — попрощалась Ева. — Если вам еще понадобится декоративная бумага на полки, постучите!
И Леннарт поцеловал ее в щеку, поблагодарил и сказал: он, мол, надеется, что это был не последний бутерброд с тушеной телятиной, который она ела в нашем доме.
— О нет, — ответила Ева. — Только если ты не посыпал его мышьяком.
Я и ее проводила в тамбур.
— Ева, если бы ты только знала… — начала было я.
— Да, я знаю, — отрезала она.
И я еще некоторое время стояла, глядя на дверь, которая захлопнулась за ней. Потом побежала к Леннарту.
XIII
Зов моего сердца в церкви Saint-Severin был услышан: случилось то, чего я пожелала. В тот день, когда медицинская наука подтвердила этот факт, я во весь опор ринулась из конторы домой, чтобы рассказать об этом Леннарту. Это была великая новость, и я не могла наслаждаться ею в одиночестве ни минуты, а я не знала, сколько времени потребуется, чтобы подняться на наш четвертый этаж.
Леннарт, в виде исключения, вернулся домой раньше меня и накрывал на стол в кухне.
Я кинулась на него, словно ураган, но ничего не сказала. Я только поцеловала его и заставила станцевать со мной наш молчаливый танец радости. Мы всегда так танцуем, когда случается что-нибудь веселое и надо дать выход нашим чувствам. Леннарт называет это «тихим сумасшествием», и, возможно, так оно и есть, откуда я знаю!
— Можно узнать причину такого веселья? — спросил Леннарт.
Опустив руки, я молча стояла, глядя на него.
— Надеюсь, у него будут твои глаза, — сказала я.
— У кого?.. — начал было Леннарт. — Нет, это в самом деле правда?
— Да, но это будет продолжаться так долго, так долго, самое меньшее — восемь месяцев, как мне дождаться этого?
Мы снова начали танцевать, молча и увлеченно!
— Мама должна узнать эту новость, — сказал Леннарт. — Интересно, это мальчик или девочка?
Назавтра я спросила Еву:
— Как по-твоему, кто у меня будет, мальчик или девочка?
И она спокойно ответила:
— Я думаю, мальчик или девочка. У большинства людей так оно и бывает.
Вообще-то все равно, кто будет.
Но до чего ж удивительно иметь члена семьи, о котором ничего не знаешь, существо, которое начало жить своей собственной тихой жизнью, и оно уже на пути к тому, чтобы стать человеком со своими собственными, особыми чертами характера и со своей особой внешностью, но которое пока уклоняется от более близкого знакомства.
— Как мы назовем его… или ее? — спросила я Леннарта, когда мы в конце концов уселись за обеденный стол. — Нам надо иметь условное имя!
— Большинство условных имен для не рожденных еще детей, которые я слышал, ужасно дурацкие, — сказал Леннарт. — Николина и Карл-Август и прочие… Нельзя развлекаться за счет детей, даже еще не рожденных!
— Решительно нет! — воскликнула я. — Но еще хуже, когда бедных крошек называют «золотко» и дают им другие приторные прозвища. У меня от них озноб!
— Один из моих коллег в ратуше называет своего «малыш-карапуз». Надеюсь, ребенок сможет впоследствии привлечь своего папашу к суду за оскорбление его чести.
— Пока что назовем нашего ребенка условно «ребенок», — предложила я.
Так мы и сделали. И весь вечер называли ребенка «ребенком». Мы не могли говорить ни о чем другом. Я сказала Леннарту, что рада жить сейчас, а не во времена наших бабушек. Ведь тогда наверняка стеснялись признаться близким, что ждут ребенка.
По крайней мере такое впечатление создается из отвратительных описаний в романах того времени. Когда молодая жена, обычно не раньше чем на четвертом месяце, понимает, что происходит, она не идет, сияя от радости, к своему бородатому мужу и не рассказывает об этом. Нет, она втихомолку крадется в лавку, покупает розовую шерсть и начинает вязать.
Каждый день в течение нескольких месяцев она, сидя в гостиной среди фамильных портретов, вяжет. Но когда ее бородатый муж возвращается домой, она быстро прячет компрометирующее рукоделие под салфеточкой на спинке ближайшего кресла. Так как ума ему не занимать, он быстро складывает 2 + 2… Эти розовые, как поросята, носочки в соединении с непростительно округлившимся за последнее время животиком жены могут означать только одно. И она, пряча свое зардевшееся лицо в его бороде, шепчет:
— Карл, я ношу под сердцем твое дитя!
После чего Карл, с таким же зардевшимся лицом, совершенно охрипшим от восторга голосом заверяет ее, что он — счастливейший муж на свете. В самом ли деле? Есть ли причина для такого счастья? Разве не носит его жена свое дитя в таком странном и абсолютно порочном месте? Не следовало ли ему, вместо того чтобы радоваться, поднять тревогу, вызвать ближайшего врача и попытаться сделать что-нибудь?
Нет, я рада, что не живу во времена бабушек. Я рада, что сейчас же, без обиняков, могу сообщить Леннарту, что скоро нас будет трое!
